Великий магистр
Шрифт:
Что, просите меня перевести? Хотя бы приблизительно? Можно, конечно, попробовать, но боюсь, как бы картинка не получилась слишком искажённой и далёкой от действительности; не хочу, чтобы вы потом пеняли на меня — дескать, я сказала вот этак, а оно оказалось совсем по-другому. Придёт время, и вы сами всё увидите и испытаете. Скажу лишь одно: бояться нет нужды.
Проводником и хранителем моим была Эйне — чёрная кошка. Говоря словами привычного нам языка, я крепко вцепилась в её шерсть и не отходила от неё ни на шаг. Там мы наконец смогли поговорить по душам и наговорились всласть… Я сказала ей всё то, что хотела сказать, но не успела. Она ответила: нет необходимости, ибо я и так знаю всё. Как же хорошо, когда ничего не нужно объяснять и оправдываться!
Встретилась
Она ответила: «Нет, твой путь ещё не окончен, ты не завершила всех своих дел. Но в своё тело ты вернуться не сможешь, оно погибло безвозвратно, и воскресить его нельзя. Есть возможность вселить тебя в чужое тело, но для этого придётся переместить обретающуюся в нём душу сюда, на твоё место. Ты — исключительный случай, тебе суждено сыграть большую роль в слишком многих судьбах, потому тебе и предоставляется такая возможность. Но всё равно сделать это можно только на время, пока ты не завершишь всё то, что должна сделать на земле; потом ты должна будешь либо освободить свой временный приют навсегда, либо предоставить его законному владельцу новое тело для продолжения жизни».
«Я должна создать ему новое тело? — удивилась я. — Но как я это сделаю?»
Леледа улыбнулась. Улыбка её была подобна лучу солнца, озаряющему цветущие яблоневые сады. «Да, создать, — подтвердила она. — И в этом нет ничего сложного, поверь».
Так я оказалась в теле Юли, а она временно заняла моё место ТАМ, за гранью этого мира. Этому суждено было случиться, наверно. Иначе как Юля могла бы чувствовать мою боль — ту самую, в пояснице, от будущей раны?
В том, что это я, у ребят сомнений не возникло — они чувствовали меня, и внешность при этом роли не играла. Они были счастливы. Накопившаяся за неделю смертельная усталость и свалившееся на них непомерное счастье в сумме сделали своё дело: по моему приказу замок превратился в сонное царство — не сразу, правда, но превратился. Кое-кто попытался сопротивляться, но слабо и недолго, и в итоге я уложила спать всех. Самым ершистым «малышом», который дольше всех не хотел отправляться баиньки, оказался Никита, хотя и у него от усталости глаза были как у зомби.
— Да подожди, успею я выспаться! — не унимался он. — Не хочу тратить на сон то драгоценное время, которое я могу провести с тобой… Жизнь коротка, Лёлька. Надо успевать… И дорожить каждым моментом.
При этом он разглядывал, трогал и нюхал меня, смешно, по-детски радуясь. Как могла я сказать ему сейчас, что я вернулась временно?..
Знать бы мне, как создать новое тело для Юли! Может быть, для какой-нибудь цивилизации, проживающей в далёкой-далёкой галактике и превосходящей нас по технологиям, это и раз плюнуть… Может, и крылатые много тысяч лет назад это могли, но мы — вряд ли. Те знания были утеряны, а дойти до них своим умом заново мы ещё не успели.
Знать бы, как открыть этот ларчик.
Никита изучал родинку у меня на предплечье — так, будто это была не родинка, а подкованная Левшой блоха.
— Ну, чего ты меня так разглядываешь? — усмехнулась я. — Будто я какое-то чудо-юдо морское.
— Да, ты чудо, — ответил он. — Надо привыкнуть к тебе. Хотя, знаешь… Какой бы ты ни была, я всегда узнаю тебя. Какого бы цвета ни были твои глаза, я узнаю их по этим молниям.
— Что за молнии? — засмеялась я. — Типа, как на знаке «Не влезай, убьёт»?
— Типа того, — хмыкнул он, щекотно погружая губы в мой локтевой сгиб. — Они у тебя из жизни в жизнь. Ты в любом облике остаёшься собой.
Мне вдруг пришла в голову мысль, от которой я даже фыркнула.
— Слушай… А если бы я в этой жизни оказалась мужчиной? Ты бы… Ну… Как бы ты ко мне относился?
Он посмотрел на меня с задумчивой улыбкой и ответил серьёзно:
— Наверно, ты бы стала моим лучшим другом. Другом, за которого бы я и в огонь, и в воду, и жизнь отдать был готов.
Я кивнула.
— Да… Наверно, так и было бы.
17.10. О грустном
Странно было смотреть на своё тело со стороны, видеть его мёртвым. Жалела ли я об его утрате? Не знаю. С одной стороны, я к нему привыкла, и мне было его жаль как хорошую вещь, прослужившую верой и правдой много лет. Но и только.
Наверно, глупо было бы устраивать похороны Великого Магистра, когда он был жив, поэтому я распорядилась просто опустить тело в усыпальницу без каких-либо церемоний. Перед этим я не удержалась и с каким-то болезненным любопытством заглянула за воротник, прикрывавший шею. Да, шов, как у Эйне. Невольный холодок пробежал по коже. Стоя тогда возле её тела, я и подумать не могла, что когда-нибудь буду лежать вот так же…
Это было самое странное погребение, которое я когда-либо видела, и странно оно было тем, что я присутствовала на нём сразу в двух качествах — и покойника, и провожающего в последний путь. Кроме меня на «церемонии» было четверо носильщиков из числа «волков» — и всё на этом. Зачем кому-то ещё видеть это странное зрелище?
За этим последовали ещё одни похороны — Мигеля Альвареса. В отличие от моих, они были настоящими, не слишком пышными, но достойными. Присутствовала верхушка «Авроры», а от Ордена — я, Оскар, Каспар и Алекс. Была и Гермиона в сопровождении угрюмого Цезаря, который внимательно следил за выражением лица жены в течение всей церемонии. Она же, со своими потрясающими длинными волосами, убранными в эльфийском стиле, и в длинном чёрном платье, выглядела самой искренней из всех присутствовавших. Она не скрывала своей печали, её не заботило мнение окружающих и даже мужа. Когда она присела у гроба на стул, шёлковые складки платья красиво легли вокруг её ног, а длинные пряди волос спускались с висков на грудь, достигая колен. Да, сегодня Гермиона выглядела, как эльфийская принцесса, и, несмотря на траурный наряд, казалась очень светлой. Она не рыдала в голос, не причитала, просто сидела молча, и её лицо выражало глубокую грусть. Не замечая никого и ничего вокруг, она застыла изваянием кладбищенского скорбящего ангела, притягивая к себе задумчивые и восхищённые взгляды — только сложенных за спиной крыльев не хватало. На несколько секунд она закрыла глаза, а когда открыла их, они были влажны от сдерживаемых слёз. При взгляде на неё не возникало даже малейшей мысли о какой-то фальши и искусственности. Не нужны были ни цветы, ни венки — Гермиона могла заменить собой все украшения.
А вот у Цезаря на лице было такое откровенно ревнивое выражение, что мне хотелось наступить ему на ногу или двинуть локтем. Конечно, за такой красавицей-женой нужен пригляд, но в такой ситуации… Да и легкомысленной кокеткой Гермиона никогда не была, чтобы ревновать её к каждому столбу. А уж к покойнику! Незаметно оказавшись рядом с этим Отелло, я ущипнула его. Он вздрогнул и удивлённо посмотрел на меня.
— Не делай морду кирпичом, — прошипела я. — Постыдился бы хоть здесь своих собственнических чувств.
— А я что? — смутился он. — Я ничего…
Гримаса ревности на его лице сменилась скорбно-глуповатым выражением — как у мальчишки с картины «Опять двойка». Ну, пусть хотя бы так… Сойдёт. А то просто стыдно было за него, честное слово.
После прощания тело Альвареса было кремировано. Женат он не был, детьми не обзавёлся — словом, оставил после себя крайне мало.
Надо сказать, на меня авроровцы посматривали настороженно, даже с каким-то суеверным страхом. Я была в форме «волков» — в парадном её варианте: что поделаешь, наверно, приросла она ко мне, как вторая кожа. Я всегда чувствовала себя в ней уверенно, а облачение Великого Магистра недолюбливала, хоть иногда мне и приходилось его носить. Юля же, в теле которой я имела счастье находиться, никогда этой формы не носила, и авроровцы были в некотором недоумении. Кого они перед собой видели? Форма, взгляд, голос, седина — мои, а фигура и лицо — их бывшего президента. Они уже слышали, конечно, о моём чудесном воскрешении, но ещё не все до конца верили.