Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?
Шрифт:
II
Леонардо пришлось уехать из Милана – началось французское вторжение в Италию, Лодовико Сфорца пришлось бежать... B общем, герцогу было не до инженерных проектов и уж тем более не до живописи. Макиавелли, по-видимому, впервые встретился с Леонардо в Имоле, осенью 1502 года, когда был там с посольством у Чезаре Борджиа. Леонардо жил в то время при дворе Чезаре и нашел в нeм щедрого патрона.
В свою очередь Чезаре Борджиа считал Леонардо да Винчи совершенно незаменимым инженером и поручил ему подготовить планы улучшения фортификаций замков Романьи и изготовление осадных машин.
Так что с подачей своего проекта поворота вод Арно в сторону Леонардо начинал не с пустого места – его уже знали и талант признавали, а что до того, что инженерный проект подавал живописец, то в те времена это было в порядке вещей. Было совершенно понятно, что если у человека хватает умения делать какие-то вещи совершенно замечательно, то он, надо полагать, и в других тоже сможет разобраться. Тем не менее комиссия «Десяти» была настроена в высшей степени скептично, и проект никогда бы и не начался, если бы он не понравился двум людям: гонфалоньеру Пьетро Содерини и секретарю Второй Канцелярии Никколо Макиавелли.
Вдвоем они переубедили комиссию, и летом 1504 года работы начались в значительных масштабах – было нанято две тысячи землекопов, руководство которыми было поручено инженеру по фамилии Коломбино со значительным опытом ведения работ по прокладке каналов. Что интересно – в Пизе к проекту отнеслись с большим доверием, чем флорентийская комиссия Десяти, и готовились принимать контрмеры.
Ну, что сказать? Правы оказались скептики. Леонардо сильно недооценил обьемы грунта, которые было необходимо передвинуть, грунт оказался неподатлив, рабочей силы не хватало, возникли подозрения, что прокладываемый канал недостаточно глубок и вода в него просто не потечет ввиду нехватки перепада высот, страшный ливень, прошедший в октябре 1504-го, поднял уровень реки Арно и сильно повредил работам, затопив уже вырытые траншеи, а через несколько дней пизанцы сделали вылазку и разрушили то, что не успела сделать буря.
Стало окончательно ясно, что вся затея была ошибочной, и начались обычные в таких случаях поиски виноватых. В первом ряду обвиняемых в небрежности и легкомыслии стоял Никколо Макиавелли, секретарь комиссии Десяти. Дружеское слово поддержки он получил только от Франческо Содерини. Это было важно – новый папа возвел былого компаньона Макиавелли по дипломатическим поручениям в сан кардинала, так что тот факт, что провал с отводом вод не повлиял на его хорошее отношение к Макиавелли, весил много.
Но критиков тоже хватало, и главнейшим из них, возможно, был Аламанно Сальвати, человек могущественный и богатый. Что занятно – он был давним покровителем Макиавелли и относился к нему настолько хорошо, что в одном из писем к подписи прибавил и слова: « ваш преданный друг».
Это шло куда дальше обычной любезности – уж больно неравным было положение скромного бюрократа на небольшом жалованье и одного из самых богатых людей Флоренции, который в свое время был сочтен достойным стать зятем Пьетро Медичи. Но по прошествии некоторого времени между «друзьями» возникли серьезные разногласия.
Как ни странно, разногласия эти были из-за денег.
III
Не из-за личных денег, конечно, – у Макиавелли их просто не было. Речь шла о деньгах, взыскиваемых в качестве налога, и корень проблемы был именно здесь: то, что для Макиавелли было общественными фондами, необходимыми на общее дело, для Салвати было как раз его личными средствами, которые с него сдирали и тратили на всякие сомнительные дела вроде провалившегося «речного» проекта Леонардо.
Меморандум Макиавелли, призывавший к повышению налогов, был нацелен как раз на людей вроде его бывшегo патрона и «преданного друга» – а тот совершенно не понимал, почему правительственные функции выполняют люди мелкие, а не представители богатых и знатных семей вроде его собственной. Расхождение было, что называется, фундаментальным.
Макиавелли верил в то, что интересы Республики перевешивают интересы ее отдельных граждан. И смотрел он на Республику не глазами образованного гуманиста своего времени, то и дело цитирующего то Аристотеля, то Платона, а с совершенно приземленной точки зрения – жизнь такова, какова она есть, и действовать надо исходя из реальности. Абстракции в духе «Града Божьего» святого Августина интересовали его очень мало.
С другой стороны, он смотрел на государство как на некий организм, лишенный определенной личностной сущности, благополучие и безопасность которого требуют решений вне сферы морали, какое бы определение этому понятию ни придавалось.
Макиавелли считал, что, когда речь идет о безопасности государства, не следует придавать никакого значения тому, будет ли поступок, идущий на пользу государству, справедливым или несправедливым. Через сто с лишним лет после Макиавелли совершенно таких же взглядов придерживался и Ришелье, но к его времени уже существовало понятие «государственных интересов», «raison d'e tat».
Во времена Макиавелли разделение правителя и управляемого им государства как организма, отдельного от личности правителя, было открытием.
IV
Помимо Леонардо да Винчи в это же время, в 1504 году, Синьория подрядила еще одного художника, Микеланджело, который в том же зале, что и Леонардо, должен был на другой стене создать фреску, посвященную битве при Кашине. Это было сражение, в котором флорентийцы нанесли поражение Пизе, и надо сказать, публике такого рода наглядная агитация должна была понравиться.
Никогда еще два таких общепризнанных гения, как Леонардо и Микеланджело, не работали бок о бок, сойдясь в чем-то вроде состязания. Как полагается, художники должны были представить комиссии так называемые картоны – полномерные копии своих предполагаемых фресок.
Знатоки сравнивали картоны. По словам Вазари, подготовительный рисунок Леонардо « был признан вещью выдающейся и выполненной с большим мастерством из-за удивительнейших наблюдений, примененных им в изображении этой свалки, ибо в этом изображении люди проявляют такую же ярость, ненависть и мстительность, как и лошади, из которых две переплелись передними ногами и сражаются зубами с не меньшим ожесточением, чем их всадники, борющиеся за знамя».