Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?
Шрифт:
« Нам остается рассмотреть церковные государства, о которых можно сказать, что овладеть ими трудно, ибо для этого требуется доблесть или милость судьбы, а удержать легко, ибо для этого не требуется ни того, ни другого. Государства эти опираются на освященные религией устои, столь мощные, что они поддерживают государей у власти, независимо от того, как те живут и поступают. Только там государи имеют власть, но ее не отстаивают, имеют подданных, но ими не управляют; и однако же на власть их никто не покушается, а подданные их не тяготятся своим положением и не хотят, да и не могут от них отпасть. Так что лишь эти государи неизменно пребывают в благополучии
Mысль о государях, опирающихся не на светские установления, а на незыблемый религиозный авторитет первосвященников, считалась устаревшей начиная еще с XVIII века, – папство как государство с земными интересами к этому времени как-никак сошло со сцены.
Но – позволим себе замечание в сторону – в ХХ веке появление тоталитарных империй, где лидер партии играл роль не только главы государства, но и первосвященника определенной идеологии, заставило многих людей перечитать «Государя» Макиавелли с новым вниманием.
II
В начале декабря 1506 года во Флоренции была учреждена новая комиссия, так называемая комиссия Девяти. В отличие от комиссии Десяти, ведавшей вопросами мира и безопасности, комиссия Девяти должна была руководить новосозданной «милицией» – то есть тем самым ополчением, которое так горячо отстаивал Никколо Макиавелли в своих меморандумах Синьории. В вопросе выбора секретаря для этой комиссии споров не возникло – имелась одна-единственная совершенно очевидная кандидатура, Никколо Макиавелли. Так что теперь он был секретарем комиссии Десяти, секретарем комиссии Девяти, и, разумеется, с него не снимались и обязанности секретаря Второй Канцелярии.
Триумф в своем роде, но нельзя сказать, что розы были совсем уж лишены шипов.
Бьяджо Буонакорсо в частном письме, написанном в октябре 1506 года, еще до учреждения новой комиссии, сообщил своему другу Никколо, что Аламано Салвати (о котором у нас уже был случай поговорить) в присутствии многих людей называл Макиавелли шутом и негодяем и добавлял, что он, Салвати, как член комиссии Десяти сделает все возможное, чтобы провалить его переаттестацию в роли секретаря этой комиссии.
Из этого ничего не вышло, но вражда никуда не делась.
III
Весной 1507 года до Синьории дошли слухи о том, что император Максимилиан собрался в поход через Альпы и что целью его является ликвидация французского господства в Милане и во всей Ломбардии. Для Флоренции ситуация становилась опасной буквально сразу же – Республика состояла в союзе с Францией. А союз состоял в том, что она платила французам за защиту.
Пьетро Содерини держался традиционной политики, его оппоненты стояли за союз с Габсбургами.
Обеим сторонам этого диспута было чрезвычайно важно узнать, когда и с какими силами Максимилиан собирается выступить, – и было решено направить к его двору дельного дипломата с целью разузнать все, что только возможно. Из всех флорентийских дипломатов самым дельным был Никколо Макиавелли – и 19 июня его известили, что ему следует подготoвиться к поездке в «Тодескерию» (Todescheria) – так итальянцы в то время именовали Германию.
27 июня он узнал, что на пост посла назначен не он, а некто по имени Франческо Веттори. Синьория в мудрости своей рассудила, что к императорскому двору следует посылать не канцеляриста на жалованье, а истинно благородного молодого человека из хорошей семьи.
В сущности, это был политический акт, направленный против Пьеро Содерини, у которого имелось немало оппонентов из, так сказать, «аристократической» партии. Аристократов во Флоренции в полном смысле слова быть не могло – дворян ни к каким делам не допускали вообще, а что до древности рода, то Макиавелли могли похвалиться генеалогией с корнями в первой половине XIII века. Все дело упиралось в состояние – отношения патрон/клиент строились во Флоренции именно по этому принципу, и Макиавелли (как, впрочем, и Микеланджело) относились к категории клиентов.
Патроном Макиавелли был Пьеро Содерини, который его ценил просто чрезвычайно, но которому и в голову бы не пришло посчитать Никколо Макиавелли не служащим, а лицом, хоть в какой-то мере равным ему самому. И поскольку комиссия уперлась и пожелала отправить к Максимилиану достойное лицо, равное членам комиссии по положению, спорить он не стал.
Никколо Макиавелли, обойденный назначением и сочтенный недостойным статуса «оратора», как назывались полномочные представители Республики, остался дома.
Странно, но секретарь Второй Канцелярии, человек, вроде бы повидавший свет и вроде бы потерявший способность удивляться и подлости, и неблагодарности, был глубоко задет. Он, по-видимому, посчитал все произошедшее с ним глубокой неблагодарностью Синьории.
Трудно все-таки вложить всю свою душу, весь свой разум и все свое рвение в свою деятельность на благо своей стране, добиться и успехов и лестной репутации – и получить плевок в награду за « неправильное происхождение».
IV
Ho 17 декабря 1507 года Никколо Макиавелли все-таки отправился в «Тодескерию». Письма, которые он получал от Франческо Веттори, оказались, как бы это сказать помягче – неточны? Он предсказывал, что уже вскоре неисчислимые полчища императора перевалят через Альпы – но на самом деле ничего подобного не происходило. В общем, надо было в конце концов соприкоснуться с реальностью – и Пьеро Содерини под предлогом того, что нужен же кто-нибудь, кто будет в состоянии доложить Синьории о положении дел в случае, если письма Веттори будут потеряны, отправил послу подмогу в виде Никколо.
Макиавелли отправлялся в дорогу в статусе всего лишь курьера, a не посла – что снимало с Содерини обвинения в каком бы то ни было « недоверии к благородному молодому человеку, Франческо Веттори, отпрыску достойнейшей семьи, одной из опор Республики».
Путь был долгим – через Ломбардию в Савойю, оттуда в Женеву и дальше, в Больцано. В Ломбардии его задержала французская стража – пришлось осторожности ради уничтожить все письма, которые Макиавелли вез с собой. В Женеве он изо всех сил старался понять, что происходит в Швейцарии – и пришел к выводу, что кантоны не горят желанием встать на сторону императора. Он вообще собирал самые разнообразные сведения. В числе людей, которых Макиавелли расспрашивал о ходе дел в Германии, были даже музыканты. Полезнее всего, конечно, было поговорить с дипломатами – даже из их умолчаний можно было выудить что-нибудь интересное. Полученная информация не собиралась в коллекцию, а проходила через фильтр весьма скептической натуры Никколо Макиавелли – когда барон де Вири сообщил ему, что « император своими действиями вскоре решит вопрос войны или мира», Макиавелли любезно поблагодарил своего собеседника, а в записную книжку занес, что за все время путешествия сам он не видел ни одного пешего солдата, ни одного кавалериста и ни одного обоза, везущегo военные припасы. Когда Макиавелли добрался наконец до Больцано, где жил «oratore» Франческо Ветторе, он уже был в состоянии рассказать ему немало интересного.