Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?
Шрифт:
Правда, двор его поражал роскошью – никто и никогда не видел ничего подобного. Люди приезжали в Рим издалека, чтобы подивиться блеску папского двора – и одним из них был молодой, ревностный к истинной вере монах Мартин Лютер. Какой, впрочем, он был монах, когда его еще в конце 1520 года отлучили от католической церкви? Это мало на что повлияло – Германия была охвачена смятением, и отчаянные споры по поводу истинности веры и по поводу реформы церкви бушевали по-прежнему.
В мае 1521 был собран сейм – на германский лад его называли рейхстаг. B городе Вормсе собрались представители высшего дворянства империи, ee высшего духовенства и патрициата имперских городов, входящих в ee состав, и председательствовал
Bообще все, что было связано с Вормсом и с собранным там рейхстагом, было далеко не просто. Лютера не судили церковным судом – он ехать в Рим отказался, а принудить его оказалось невозможным, он уже стал героем в Германии, и на его защиту выступили бы тысячи вооруженных людей. Когда он говорил, что из-за поборов церкви из селений Германии уходит живая кровь и что церковые владения уносят в Рим весь доход, который они создают – его слушали с огромным вниманием. Кардиналы римской Курии говорили, что невежественные миряне не в состоянии понять не то что доводы Лютера, а даже и сам предмет спора – и были правы, конечно. Но даже непонятность его речей служила ему на пользу – всякий мог вложить в них то содержание, которое казалось верным тому, кто их услышал. Лютера изображали Геркулесом, германским богатырем, дерзнувшим сразиться с Гидрой – и уже вскоре художники начали его именно так и изображать. Так что судить его церковным судом оказалось невозможным. Да еще к тому же он поставил под сомнение саму идею отдельного суда для духовных лиц. Согласно обычаю, церковь была независима от светского суда и клириков судила сама. « Почему?– спрашивал Лютер. – Разве не все подданные государя, равно лица и светские и духовные, должны повиноваться ему?»
Это, надо сказать, находило отклик повсюду – и не только у светских государей, но и у городских советов имперских городов. Примеры Флоренции и Венеции оказались заразительны, их имитировали везде, где только могли, и в Нидерландах, и в Германии, и во Франции, и в Англии. Успех, конечно, сильно отличался от одного места к другому – но вот общая неприязнь к монастырям, занимавшимся коммерцией и неподсудным городским властям, была поистине всеобщей.
В общем, судить еретика, отлученного от церкви, пришлось светским судом, и даже не судом, а общим собранием всех имперских сословий империи, рейхстагом. Да и на заседание рейхстага в Вормсе Лютера пришлось не тащить в цепях, а вежливо приглашать.
Итак, Лютер был приглашен и действительно приехал в Вормс и выступил перед собравшимися с изложением своей позиции и, согласно легенде, закончил свою речь словами:
« Если я не буду убежден свидетельствами Священного Писания и ясными доводами разума – ибо я не признаю авторитета ни пап, ни соборов, поскольку они противоречат друг другу, – совесть моя Словом Божьим связана.
Я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, потому что нехорошо и небезопасно поступать против совести.
На том стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог. Аминь».
Вот этой последней фразы – « на том стою и не могу иначе» – в первом опубликованном варианте речи не было, ее добавили потом.
Его слова отозвались громом по всей Германии.
Ceйм он не убедил. Был издан Вормсский эдикт – указ Карла V, объявивший Мартина Лютера еретиком и преступником и запретивший издание и распространение его трудов. Кроме того, эдиктом устанавливалось, что предоставление Лютеру убежища или иной помощи расценивается как преступление против законов империи.
И тем не менее арестовать Лютера прямо в Вормсе не решился даже император. По-видимому, Карл V надеялся, что рано или поздно какой-нибудь « добрый, верный человек» окажет императору эту услугу по собственной инициативе, – но Лютер уехал из Вормса под вооруженной охраной, выделенной ему его государем, электором Саксонии, и двинулся в путь, направляясь к своему родному Виттенбергу.
На « доброго, верного человека, горящего усердием», император Карл понадеялся напрасно. Помочь eму не успели – по дороге из Вормса в Виттенберг Мартин Лютер исчез, не оставив никаких следов.
Его похитили по приказу Фридриха Мудрого, электора Саксонии и укрыли в отдаленном и хорошо охраняемом замке. Подробностей не знал даже сам электор – он хотел иметь возможность с чистой совестью поклясться императору, что он не знает места, где находится Мартин Лютер.
Электор, в конце концов, был добрым и верным человеком.
II
События в далекой Германии, скорее всего, прошли мимо сознания Никколо Макиавелли, в середине 1521 года он занимался чем угодно – вроде улаживания дел с францисканцами в Карпи и веселой перепиской с Гвиччиардини, – но только не теологическими вопросами. И еретики, и отлучения мало его интересовали – в конце концов, он застал правление Савонаролы во Флоренции. И призыв Лютера к совести и справедливости в делах правления, даже если бы он и добрался каким-то образом из Германии в Италию, его тоже вряд ли взволновал бы.
Bзгляды Никколо Макиавелли отличались от того, что думал его друг, губернатор Модены Франческо Гвиччиардини, но с одним из его афоризмов он, навeрное, спорить на стал бы:
« Нельзя править государствами по совести: если вдуматься в их происхождение, то окажется, что все они порождены насилием, – свободны от насилия только республики, да и то лишь в пределах родного города и не дальше. Я не делаю из этого правила исключения для императора, а еще менее для духовенства, которое творит двойное насилие, так как принуждает и светским, и духовным оружием».
Но вот случившаяся внезапно смерть папы Льва Х была для него истинным потрясением. На конклаве в Риме при выборах нового понтифика столкнулись две группировки: сторонников кардинала Джулио Медичи и сторонников кардинала Франческо Содерини. Никколо знал немало людей, хорошо осведомленных о делах в Риме, и, конечно же, о столкновении этом знал. В случае победы кардинала Содерини перед Макиавелли могла открыться широкая дорога – Никколо был лично известен кардиналу еще с тех пор, как он был епископом Вольтерры и вместе с Никколо ездил к Чезаре Борджиа по делам Республики. И Макиавелли произвел на него такое впечатление, что он всячески рекомендовал его своему брату, Пьеро Содерини как человека очень способного. Можно себе представить, что он сделал бы для Макиавелли, стань он папой.
Но в итоге ничего из этого не вышло, обе «партии», и Медичи, и Содерини, нейтрализовали друг друга, и папой в итоге стал кандидат, с которым каждая из спорящих фракций могла примириться – хотя бы потому, что он был голландцем, и широких связей в Италии не имел. В январе 1522 года на святой престол вступил кардинал Адриан Дедел, ставший папой Адрианом VI.
Флоренция в итоге оказалась важным «полем боя» между Медичи и Содерини, и кардинал Джулио снова обратился к ноблям Флоренции за советом – у него были разумные основания для попытки расширить свою базу власти. Многие откликнулись. И даже такой искушенный и жизнью, и долгим опытом, и общей скептической настроенностью ума человек, как Никколо Макиавелли, и то решил, что желаемые им реформы политической системы Флоренции – вот они, за углом, и заново подал кардиналу свой проект о восстановлении свободных выборов.