Великий Наполеон
Шрифт:
Вот что куда более важно – так это то, что Меттерних понравился императору. Когда Наполеон спросил его, не слишком ли он молод для поста полномочного посла, тот с поклоном ответил, что его возраст примерно равен тому возрасту, в котором был великий завоеватель, когда он одержал свою победу под Аустерлицем. Трудно было сделать Наполеону более изящный комплимент, и при этом – с таким чувством собственного достоинства.
Наполеон довольно хмыкнул и с тех пор разговаривал с молодым австрийским посланником в общем довольно благосклонно.
А у Австрии в лице Меттерниха появился в Париже зоркий, умный и чрезвычайно осведомленный наблюдатель.
VIII
Генерал Жюно, получивший под свое командование армейские части, стоявшие у Байонны,
В инструкции, посланной им к Жюно, было, в частности, сказано следующее:
«…Пришлите мне подробные описания провинций, через которые вы следуете, дорог, характера местности. Пришлите мне наброски – пусть эту работу выполнят ваши инженеры. Это важно…Мне доложили, что Португалия объявила войну Англии – этого недостаточно. Вы должны быть в Лиссабоне к 1 декабря в любом случае – в качестве друга или в качестве врага…»
Жюно двигался с удивительной скоростью. Не считаясь ни с чем, не останавливаясь ни на минуту, не дожидаясь отставших, он в 14 дней проделал 500 километров и 30 ноября 1807 года вошел в Лиссабон. С ним было только две тысячи солдат – из тех 25 тысяч, с которыми он отправился в поход. Но все же он опоздал. За два дня до его прибытия принц-регент Португалии Жуан согласился на уговоры английского посла и отплыл в португальскую колонию, Бразилию, под английским эскортом.
В декабре 1807 года русская эскадра добралась до Лиссабона и встала там на якорь, но флот Португалии был упущен. Наполеон был в полной ярости и приказал наложить на Португалию контрибуцию в 100 миллионов франков.
Единственным утешением для солдат Жюно была возможность пограбить дворцы, монастыри и церкви. Было даже обнаружено брошенное впопыхах королевское серебро и золото – его хватило на целых 14 возов. Делать было нечего – императору опять не удалась его попытка отнять чужой флот, англичане в «гонках на море» опять его опередили. Но ему оставалась суша. Теперь, после захвата Португалии, Испания оказывалась зажатой между французскими армиями на юге Франции и французскими войсками в Португалии. Число их понемногу увеличивалось – подходили отставшие, поступали маршевые пополнения. Можно было подумать и о Гибралтаре, и о более радикальных «…внутренних испанских реформах…». Испания исправно платила Наполеону 6 миллионов франков в месяц, что составляло очень существенную сумму в 72 миллиона в год, но он почему-то полагал, что из нее можно выжать больше. Надо только навести там соответствующий порядок.
Тем временем португальский двор достиг берегов Бразилии. Плавание проходило нелегко – всему двору, включая и дам, из-за угрозы эпидемии пришлось побрить головы. Как только это увидели жены и дочери местных плантаторов и чиновников местной администрации, они немедленно сделали то же самое.
У них возникло впечатление, что таковы современные веяния европейской моды.
IX
Если уж говорить о причудах моды, то надо признать, что и двор Наполеона иной раз представлял собой занятное зрелище. С одной стороны, этикет старого двора имитировался с большим старанием, вплоть до приглашения учителей танцев и манер. Немало дворцовых должностей были пожалованы вернувшимся во Францию эмигрантам, помнившим еще старые дореволюционные времена. С другой стороны, новые князья и герцоги были людьми самого простого происхождения, вроде маршала Ланна, c 1808-го – герцога де Монтебелло, в прошлом – ученика красильщика. Его называли Роландом французской армии, он был человеком легендарной отваги, и, в отличие от Мюрата, вовсе не лопался
«Гусар, который не убит в 30 лет, – дрянь, а не гусар!»
Но, понятное дело, особой изысканностью манер он не отличался. А при дворе водились и такие генералы, которые могли обратиться к Наполеону со словами: «Месье сир!» что на русском, вероятно, звучало бы примерно как «Господин Ваше Величество!».
Наполеон долгом своим считал интересоваться охотой – это была поистине аристократическая забава. Но скакать сломя голову в погоне за оленем через дремучий лес он явно считал слишком утомительным, и Бертье было поручено организовать охоту на кроликов. Бертье, великий мастер организации, предусмотрел все: были и егеря, и загонщики, и превосходный походный завтрак, и огромное число кроликов было заранее выпущено на опушку леса, где Наполеон с дробовиком в руках должен был поохотиться на пушистую дичь, – но итог этого мероприятия оказался плачевным. Едва завидев Наполеона, кролики лавиной кинулись к нему. Дело было в том, что поставщики Бертье продали ему не наловленных диких кроликов, а домашних, приученных к кормлению, и Наполеона они и приняли за долгожданного кормильца и благодетеля.
Карету императора они взяли штурмом. Он вспылил, сказал Бертье все, что он думает о его способностях в качестве организатора дворцовых охот, и в гневе уехал, выбрасывая набившихся в его карету кроликов из окон.
Бертье был в отчаянии.
Придворные дамы и кавалеры иной раз вели себя не лучше кроликов. Каролина Мюрат завела роман с генералом Жюно. Наполеон смотрел на такие вещи как на неизбежное зло, но требовал сохранения внешних приличий – романтические увлечения не полагалось афишировать. Однако Каролина не только открыто выказывала свою благосклонность к отважному генералу, но и отбила любовника у его жены, мадам Жюно, или, как ее стали вскоре называть по титулу, пожалованному ее мужу, – герцогини Д’Абрантес. Ее любовником был Клемент фон Меттерних, о котором мы уже слышали – он обнаружил привязанность к г-же Мюрат сразу после того, как перестал испытывать привязанность к г-же Жюно. А надо сказать, что Лаура Жюно в девичестве звалась мадемуазель Пермон и была дочерью богатого семейства родом с Корсики, и ее матушка дружила с мадам Летицией Бонапарт, и с самим Наполеоном Бонапартом она познакомилась еще ребенком – он частенько навещал ее семью в свои ранние голодные годы в Париже.
Уступить мужа Каролине Мюрат, урожденной Каролине Бонапарт, она еще могла согласиться, но потери друга сердца в виде Клемента фон Меттерниха она не перенесла и устроила ей огромный, а главное – публичный, скандал. Мало того, что император был крайне всем этим недоволен, но еще и генерал Жюно, выяснив, что, собственно, послужило причиной свары между его женой и его подругой, поговорил с супругой наедине.
Злые языки уверяли, что герцогиня Д’Абрантес долгое время не выезжала, потому что муж в порыве гнева подбил ей оба глаза – поступок для герцога былых времен совершенно немыслимый.
X
Вышеописанный фарс, как ни странно, имел последствия не только в кукольной комедии дел придворных, но и в куда более реальном мире войны и политики: одним из факторов, по которым Наполеон выбрал Жюно в качестве командующего, было то, что он решил убрать его из Парижа. Жюно был человеком, безусловно, лояльным и энергичным, но его военные дарования оставляли желать лучшего, и Наполеон это прекрасно знал – Жюно был его адъютантом с давних пор, когда сам Наполеон был 26-летним бригадным генералом.
Совершенно не случайно то, что Наполеон своего верного Жюно маршалом так и не назначил.
Но, как бы то ни было, «испанский проект» шел вперед. Под всеми мыслимыми и немыслимыми предлогами в Испанию вводились французские войска. Газеты получили приказ изо всех сил ругать Годоя и непорядки в государственных делах в Испании. Наследник испанского престола Фердинанд – он носил титул принца Астурийского – был вне себя от радости, полагая, что либо Годой будет смещен, либо король Карлос, отец Фердинанда, и вовсе отречется от престола.