Великий натуралист Чарлз Дарвин
Шрифт:
Начали появляться враждебные выступления в печати.
Уже в ноябре 1859 года в одном журнале появилась рецензия на «Происхождение видов», написанная в злом и насмешливом тоне. Автор ее доказывал, что книга Дарвина — безбожного содержания и потому принесет огромный вред обществу. Статья призывала духовенство и ученых во имя спасения души восстать против нового учения о происхождении видов, так как оно подрывает самые устои религии. Дарвин писал Гукеру, что автор этой рецензии натравливает на него духовенство и отдает его на растерзание. «Он, правда,
Особенное негодование вызвало то, о чем и не говорилось в «Происхождении видов», — вопрос о происхождении человека.
Там было сказано только, что для будущих исследований предстоит обширное поле и при этом «много света будет пролито на происхождение человека и его историю». Дарвин не собирался кому-либо навязывать свое мнение ни по одному научному вопросу. Он полагал, что каждый вправе верить, что человек появился вследствие особого чуда, но «…однако я не вижу ни необходимости, ни вероятности этого». И ученый был убежден в том, что «было бы нечестно полностью скрывать свое мнение».
Этого было вполне достаточно, чтобы восстановить против себя очень многих.
По общим представлениям того времени, человек занимал особое место в природе. Для него богом был создан весь мир; сам человек создан по образу и подобию божию. Самым обидным было отрицание чудесного происхождения человека. «Человек произошел от обезьяны или общего с нею корня», — такая мысль казалась чудовищной.
В одном естественнонаучном журнале грозно спрашивали: «Но кто это Природа, мы имеем право спросить, у которой такое ужасное могущество и действию которой приписываются такие чудесные превращения? Чей это образ и атрибуты, если их вытащить из их многословного вертепа? Не есть ли это нечто вроде зловредной абстракции, подобно пыли, брошенной нам в глаза, чтобы затемнить работу Разумной первопричины?»
Всех ожесточеннее выступил геолог Седжвик, старый профессор и друг, с которым Дарвин в студенческие годы совершил восхитительные геологические экскурсии.
Седжвик сразу сделал логические выводы из новой теории. Уже в письме, в котором он благодарил автора за присылку «Происхождения видов», Седжвик прямо высказывается против новой теории как ложной и крайне вредной, доставляющей ему истинное горе. Он подписал письмо весьма иронически: «Ныне — один из потомков обезьяны, а в прошлом — ваш старый друг».
Тот Седжвик, который когда-то предсказывал, что Дарвин займет видное положение в ряде современных ученых, в марте 1860 года со злобой и иронией писал в журнале «Спектейтор» («Наблюдатель»), что дарвинизм напоминает «веревку, свитую из мыльных пузырей. Не могу закончить, — заявлял он, — не выразив моего отвращения к этой теории ввиду ее безоговорочного материализма». Седжвик предупреждал, что человечеству, поставленному на одну доску с животными, грозит нравственное разложение. Со злостью и ненавистью Седжвик упрекал автора «Происхождения видов» в развращенности ума и попытках показать себя читателям
Эта рецензия была «свирепой и недобросовестной», по выражению Дарвина. Он говорит: «Я никогда не мог поверить, что инквизитор мог быть хорошим человеком, но теперь думаю, что человек может жечь другого и иметь такое доброе и славное сердце, как у Седжвика».
Враждебных отзывов становилось всё больше и больше. Все газеты и журналы охотно помещали их. Заговорили о дарвиновской книге и на континенте, и также во враждебном тоне.
Во Франции крупнейшие ученые отнеслись к ней с презрением.
В Германии один ученый назвал эту теорию «невинным послеобеденным сном», другой — романом, третий утверждал, что об этой книге никто и не вспомнит через десять лет. Было написано немало объемистых сочинений и диссертаций, авторы которых старались «научно доказать» ложность и вредность теории Дарвина.
Пожалуй, ни одно ученое произведение не подвергалось таким нападкам, такой сварливой и недобросовестной критике. Здесь было всё: неприкрытая зависть, злая ругань, придирки к выражениям, пустые восклицания, пренебрежение и презрение, клевета и травля. Не было одного: серьезной фактической критики.
Ученый не отвечал на злобные нападки, считая, что успех его теории будет зависеть только от того, насколько она окажется необходимой для дальнейшего развития науки.
Он отлично знал, какой прием оказывают «Происхождению видов», и считал вполне естественным, что учение с трудом пробивает себе дорогу.
«Брань и презренье невежественных писателей очень мало обижают меня», — говорил он и продолжал работать в своем даунском уединении.
Но уж очень раздражали и огорчали те искажения теории, которые позволяли себе рецензенты.
Они неверно передавали его мысли, совершенно извращали их и вводили этим в заблуждение тех, кто уже начинал с сочувствием относиться к новому учению.
Одни из рецензентов говорили, что тут проповедуется жестокость и насилие. Другие утверждали, что по этой теории обезьяна может превратиться в человека. Всё это очень огорчало Дарвина. Он боялся, что такая неблагородная, недобросовестная критика заставит многих, усомнившихся в постоянстве видов, возвратиться к прежним взглядам.
В тяжком раздумье творец «Происхождения видов» упрекал себя в… неумении ясно изложить свои мысли. Рецензенты совершенно не понимают хода его рассуждений, следовательно, он виноват в этом.
«Я начинаю думать, что я во всем ошибался и был совершенным безумцем, — так писал Дарвин в это время Гукеру, — но я не могу убедить себя, что Лайель, Вы, Гексли, Карпентер, Аза Грей, Уотсон и другие тоже безумцы… Единственно время покажет, и ничего более, как время».
А в газетах и журналах продолжались брань и глумление по адресу ученого и его теории.
Настроение Дарвина было настолько подавленным, что он чувствовал себя совсем ослабевшим от этой бури враждебных отзывов.
Конечно, и надо было ожидать таких нападок.