Великий охотник
Шрифт:
Как человек весьма деятельный, полковник Т.-Г. Монгомери понял, что все надо начинать сначала. Прямые попытки дипломатических связей терпели поражения. Монгомери великолепно знал о том, как генерал-губернатор Британской Индии, знаменитый Уоррен Гастингс, в 1774 году очень неудачно посылал миссию в Тибет, туда же Гастингс отправил полковника Тернера. Когда и в этом случае тибетцы остались непреклонными, генерал-губернатор построил в Калькутте тибетский храм. Это было средством для приманки хотя бы ладакских тибетцев в Индию. Но все шло по-старому. Европейцев в Тибет не пускали!
Кто вложил в уста буддисту легенду о счастливом рае – стране Шамбалын, чудесном острове на северном море? Эта страна окажет покровительство всем тибетцам, и сам далай-лама, когда исполнятся пророчества, уедет в Шамбалын, где к тому времени родится великий гыген – перевоплощенец одного из гыгенов Западного Тибета. И вот именно теперь этот тибетский гыген на волшебном коне часто тайно переносится в Шамбалын. А на обетованном острове, пока дух тибетского гыгена еще не перевоплотился в великого гыгена Шамбалына, в огромном городе живет вдова-королева, друг тибетцев.
Выболтав всю эту крайне запутанную сказку о будущем тибетском рае, почтенный Балдын Сорджи спросил, где существует страна, похожая на Шамбалын. Пржевальский ответил, что, судя по приметам, это, наверное, Англия.
Обрадованный Балдын Сорджи закивал головой и попросил, чтобы гость показал на своей карте будущий буддийский рай.
Оказывается, Гималаи не такая уж высокая преграда для волшебных путешествий таинственного тибетского гыгена во владения страны Шамбалын. Какой буквой алфавита обозначен в тайных английских списках этот гыген из Западного Тибета?
Пржевальский тогда еще, наверное, не мог знать, что в 1866 году гималайский тибетец Пенг Синг, он же «А», – ученик Т.-Г. Монгомери, тайно проник в Тибет и даже определил широту и долготу Лхасы. Где-то в Гималаях, всего вернее в Сиккиме, была открыта школа «пундитов». В ней обучались съемке молодые гималайские тибетцы. По указке Т.-Г. Монгомери они тайными тропами пробирались в Тибет. «Пундит» значит «ученый человек». Такое деликатное слово было выбрано для обозначения занятий разведчика. Вот кто занес в Тибет сказку о счастливом Шамбалыне.
Почтенный Балдын Сорджи был чем-то вроде церемониймейстера при особе алашаньского князя. Правитель Алашаня через Балдын Сорджи пригласил Пржевальского и Пыльцова ко двору. Сорджи советовал гостям выполнить местный обычай и разговаривать с князем коленопреклоненными. Когда Пржевальский заявил, что о таком порядке представления не может быть и речи, старый лама стал приставать к казаку-переводчику, чтобы хотя он согнул колени перед князем. Но казак угрюмо и решительно отклонил совет Балдын Сорджи.
Под влиянием сказки о Шамбалыне, неуместных требований ламы-церемониймейстера, Пржевальский, вспоминая в своем дневнике свидания с князем, не пожалел чернил для описания пороков правителя Алашаня. Взяточник, деспот, опиофаг, трус, стяжатель – все эти качества князя нужно было бы оговорить в его титуле! Но беседовали они очень мирно; князь угощал гостей русскими леденцами и пряниками и уверял, что он рад видеть людей России на своей земле. Потом князь понес страшную чепуху, утверждая, что европейцы наливают в фотографические аппараты жидкость из выколотых глаз, причем для этой цели любители снимков... ослепляют детей. Но князь настоятельно просил гостя привезти аппарат для съемок.
Князь милостиво разрешил гостям съездить для охоты в горы Алашань и даже дал проводников. В скалах Алашаня таилась неведомая жизнь. Ушастые фазаны вырывались прямо из-под ног путников; груды камней внезапно шевелились – оказывалось, что около серых утесов таились куку-яманы, быстрые горные бараны с пестрой шкурой. Легкорогий олень звал свою подругу. Затем наступала такая тишина, что, казалось, можно было услышать шорох бесчисленных жуков-дровосеков.
Горы Алашань, как острый каменный нож, прорезали пустыню. По одну сторону их лежали владения алашаньского князя, по другую – огромная область Ганьсу. Туда можно было пройти по перевалу между двумя острыми горами. Их вершины были похожи на зубцы, поднявшиеся над прямой линией кремневого лезвия. Имя этим зубцам – Баян-Цумбур и Боготай.
Пржевальский встречал зарю на первой из этих вершин. Если встать лицом к родному северу, с правой руки оставались русло реки Хуанхэ, бесчисленные озера, рисовые поля Ганьсу и двенадцатиярусная башня в городе Нинся. За левым плечом убегали на дикий запад золотые бугры «Песчаного Неба».
Пржевальский теперь знал и длину, и высоту кремневого ножа Алашаня.
Небритый широкоплечий человек в изодранном полушубке и армейской фуражке кипятил на большом камне воду и брал высоту солнца. Когда он поднимался во весь рост, на высоте его плеч в ярко-голубом небе плавали орлы.
Он спустился с гор, вошел обратно в Диньюаньин и принес свою добычу – теплые шкуры голубых баранов травы, цветы. Но в кошельке Пржевальского осталось всего сто рублей. Посоветовавшись с Пыльцовым, он решил продать кое-что из имущества принцам Алашаня. В руки гыгена и Сия перешли пыльцовское ружье и швейцарский штуцер. Обрадованный гыген перестрелял всех ворон в столице Алашаня. На деньги от этой продажи отряд решил вернуться в Калган и там уже думать, как достать средства на дальнейший поход.
Оба принца пустыни, расставаясь с Пржевальским звали его приехать снова как можно скорее в Диньюаньин. Ведь они не на шутку хотели при первой возможности съездить вместе с Пржевальским в Петербург.
На пути в Калган случилось несчастье. Михаил Пыльцов заболел тифом. Он лежал, закрыв глаза, в палатке возле ручья Хара-Морите, на севере пустыни Алашань. Но через несколько дней бледный, исхудалый Пыльцов сел в седло, и караван снова пошел на Калган сквозь вьюги, нагнавшие путников за хребтом Хара-Нарин-Ула.