Великий перелом
Шрифт:
— Времена революции и гражданской войны были тяжелыми временами для всех нас. Это был период временных, вынужденных, ситуативных решений, направленных только на то, чтобы победить и выжить. И мы победили. Мы выжили. Мы утвердили свою власть. И теперь настало время наводить порядок.
Он снова сделал паузу.
В зале стало тихо настолько, что на мгновение Михаилу Васильевичу показалось — все эти люди лишь картонные манекены. Вон — сидят — не шелохнуться. Даже, казалось, не дышат.
— Начать я предлагаю с малого. Мы построили Союз СОВЕТСКИХ
Тишина.
На лицах присутствующих было недоумение.
Совет? Какой Совет?
Члены съезда недоумевали. Тем более, что существовал Всесоюзный съезд советов, представляющий собой собрание представителей всех советов республик. Люди в общем-то не сильно поняли наркома. Да и ожидали другое.
Он мысль развил.
Пояснив, что Совет — это полный аналог парламента — постоянно действующего народного представительства. И в первые годы советской власти подобную роль выполнял Петросовет. Но его низвели до уровня регионального представительства. Сборы же всесоюзные, производимые время от времени, превратили такой орган в чисто декоративную фикцию. Не имеющую никакого смысла.
Заметив также, что вопрос как именно этот Общесоюзный постоянно действующий совет называть — не так важно. Можно и парламентом, и сенатом, и рейхстагом, и сеймом, и так далее. Да хоть думой. Главное — чтобы он был. И чтобы советское, то есть, парламентское государство стало таковым на деле, а не на словах…
Проголосовали.
Единогласно.
В этот раз действительно единогласно.
Никто из присутствующих вообще не понял, что происходит. Какой парламент? И где, собственно, переворот?
Фрунзе же горячо поблагодарив членов съезда за поддержку с трудом сдерживал улыбку. Его просто распирало от переполняющих его чувств.
«Получилось! Получилось!» — вопил он мысленно.
Значение этого шага трудно было переоценить.
В свое время руководство большевиков убрало общесоюзный, постоянно действующий совет не просто так. В первую очередь потому, что партийное руководство стало оказываться слишком часто в клинче с Петросоветом. И, по сути, стал вопрос о власти. Кому она принадлежит? Советам или партии?
И восстание Кронштадтских моряков было лишь одним из проявлений этого противостояния. Косвенным. Но именно они провозгласили такой опасный для Ленина и команды лозунг: «Власть Советам, а не партиям!» Что было продолжением и развитием более старого лозунга: «Советы без большевиков», так как оно было, по сути, направлено против большевиков.
Восстание подавили.
Но «осадочек остался». И в самые сжатые сроки постарались девальвировать Петросовет, низведя его до совершенно декоративной функции регионального представительства. Заодно укрепляя и расширяя партию, через «партийные призывы» и слияния под «соусом» большевиков разных союзных им партий и фракций в единую силу. Само собой, для борьбы с единым врагом, ради которого требовалось объединить усилия.
В оригинальной истории победила партия.
Но Фрунзе прекрасно знал о трагедии «партийных функционеров», которая уже сейчас была остра. После же 1953 года же встала в полный рост, фактически став той силой, которая Союз и уничтожила, сожрав изнутри, как ржа. Поэтому он считал крайне важным ограничить власть партийного руководства, сместив акцент на собственно государственные органы. Чтобы глава правительства был главой правительства, а не мальчиком на побегушках у генерального секретаря партии.
При создании парламента или как там они его назовут, он хотел решительно настаивать на двух ключевых моментах. Во-первых, исключительно одномандатных округах. Во-вторых, на мажоритарной системе выборов с принципом относительного большинства. Это были очень важным моменты, которые позволили бы в последствии расчленить ВКП(б) на две равнодействующие партии. Ну и поддерживать некую конкуренцию и равновесие между ними[1]. Кроме того, мандат, полученный депутатом по системе мажоритарных выборов делают его независимым от партии. Он даже может выйти из нее или баллотироваться, будучи беспартийным. Что также ослабляло партийную роль и влияние. Что вкупе должно было стать важной защитой от синдрома «партийного функционера».
Но это — дело будущего. Возможно далекого будущего. Кто знает, как повернется история? Ему остается лишь ловить момент и осторожными тычками корректировать траекторию огромного тела.
А переворот?
А зачем ему переворот?
Он и так, в спокойном порядке постарается все перестроить. Без излишних потрясений и пустых глупостей. В отличие от оригинального Фрунзе, человек, вселившийся в него был убежден — ни одна революция еще никого до добра не довела. Оставляя после себя только разруху и беды.
В теорию же революции как смены общественно-экономической формации он не верил. Потому что такие тектонические сдвиги происходят не постановлениями большинства, пением интернационала или винтовочной пальбой, а изменением образа мысли и хозяйствования широких слоев общества. А это долгие годы. Десятилетия, если не столетия.
Так что он, среди прочего, и не считал разумным устанавливать диктатуру. Зачем? Фактическая власть у него и так есть в руках. Во всяком случае ее было достаточно. А дальше? Дальше он хотел потихоньку трансформировать политическую систему Союза так, чтобы она обрела человеческий облик. И лишнюю бравурную шумиху ради этого он не видел смысла разводить.