Великий перелом
Шрифт:
— Ягер! — воскликнул он, — какого черта вы здесь делаете?
— Вы знаете его? — В голосе бородатого еврея слышалось разочарование. — Он говорит, что знает что-то о Скорцени.
— Послушаем. — Анелевич бросил взгляд на Людмилу. — Кто эта ваша подруга?
Она ответила за себя сама, с нескрываемой гордостью:
— Людмила Владимировна Горбунова, старший лейтенант советских ВВС.
— Советских ВВС? — Губы Анелевича безмолвно повторили ее слова. — У вас странные друзья, Ягер, например, я и она. Что бы сказал Гитлер, если бы узнал о них?
— Он сказал бы, что я — мертвое мясо, — ответил Ягер. — Впрочем, поскольку я бежал из-под ареста за измену, он уже сказал это. А сейчас я хочу удержать его от взрыва Лодзи, а может, и ящеров, чтобы они в отместку не взорвали Германию. Хорошо это или плохо, но она, несмотря ни на что, мое отечество. Скорцени не беспокоит, что будет потом. Он взорвет эту штуку только потому, что кто-то приказал ему сделать это.
— Ты был прав, — сказала женщина, сидевшая рядом с Анелевичем. — Значит, ты действительно видел его. А я-то думала, что ты беспокоишься по пустякам.
— Хорошо бы так, Берта, — ответил он с тревогой и любовью в голосе. Он снова перевел взгляд на Ягера. — Я не думал, что… кто-нибудь, — он, вероятно, собирался сказать что-то вроде «даже вы, проклятые нацисты», но сдержался, — способен взорвать бомбу во время переговоров о перемирии. Вы понимаете? — Его взгляд отвердел. — Вы сказали, что вас арестовали за измену? Геволт! [31] Они обнаружили, что вы передавали нам сведения?
31
Точного аналога в русском языке, пожалуй, не имеет. Можно перевести с идиш как «Какой кошмар!!!» — Прим. ред.
— Да, это они узнали, — ответил Ягер, устало кивая. После его освобождения все так стремительно менялось, что он был не в состоянии держать в голове все сразу. Позднее — если настанет это «позднее» и не обернется сумасшествием — он постарается понять, что все это значит. — Кароль мертв. — Еще одно воспоминание, которое ему вообще не хотелось бы удержать в памяти. — На самом деле они не представляли, как много всего я сообщил вам. Если бы они знали хоть одну десятую, то к тому моменту, когда мои парни пришли выручать меня, я валялся бы на полу по кускам, — а если бы и мои парни знали эту самую десятую, они не пришли бы.
Анелевич всмотрелся в него и тихо сказал:
— Если бы не вы, мы ничего не знали бы о бомбе, она бы взорвалась, и один бог знает, что произошло бы потом.
Он говорил, будто сожалея, что Ягера спасли его люди, не знающие, что он сделал: он понимал, насколько трудно офицеру принять это.
— Вы говорите, что видели Скорцени? — спросил Ягер, и Анелевич кивнул. Ягер поморщился. — Вы должны были найти бомбу. Он сказал, что она была спрятана на кладбище. Вы ее переместили после того, как нашли?
— Да, и это было нелегко, — сказал Анелевич, вытирая лоб рукавом, чтобы показать, насколько тяжело. — Мы также вытащили детонатор — не только радиоуправляемый выключатель, но и ручное устройство, — так что Скорцени не сможет взорвать ее, даже если найдет и доберется до нее.
Ягер предостерегающе поднял руку.
— Не зарекайтесь. Он может найти детонатор, который вы вытащили, а может принести с собой другой. Не следует недооценивать то, что он может сделать. И не забудьте — я работал с ним.
— Если у него будет детонатор, который можно использовать только вручную, — медленно проговорила Людмила по-немецки, — он ведь не взорвет себя вместе со всеми остальными? А если понадобится, пойдет он на это?
— Хороший вопрос. — Анелевич перевел взгляд с нее на Ягера. — Вы знаете его лучше. — Это прозвучало осуждающе. — Ну? Может он?
— Я знаю две вещи, — ответил Ягер. — Первое: он вполне может сделать что-то, чтобы взорвать ее вручную и тем не менее сбежать, — нет, я не представляю, как это сделать, но он — может. Второе: вы не только рассердили его, вы довели его до ярости, когда его бомба с нервно-паралитическим газом не взорвалась. Он относит это на ваш счет. Кроме того, у него есть приказ. И что бы вы о нем ни говорили, он смелый человек. Если окажется, что он сможет взорвать ее только вместе с собой, он вполне может пойти на это.
Мордехай Анелевич кивнул с удрученным видом.
— Я боялся, что вы скажете именно это. С людьми, которые приносят себя в жертву за идею, гораздо труднее иметь дело, чем с теми, кто хочет жить ради нее. — Он невесело хмыкнул. — Ящеры жаловались, что слишком много людей готовы стать жертвами. Теперь я понимаю, что они чувствуют.
— Что вы собираетесь делать с нами теперь, когда мы здесь? — спросила Людмила.
— Это еще один хороший вопрос, — сказала женщина, Берта, сидящая рядом с Анелевичем. Она с нежностью посмотрела на него; Ягер подумал, не женаты ли они. Кольца у нее не было, но это ничего не значило. — Что нам делать с ними?
— Ягер — солдат, и хороший солдат, он знает Скорцени и знает, как работает его голова, — сказал руководитель евреев. — Если бы он не был надежным раньше, то не был бы здесь и сейчас. Мы дадим ему оружие, и пусть он помогает нам охранять бомбу.
— А что со мной? — возмущенно спросила Людмила. Ягер был уверен, что она не успокоится. Ее рука скользнула к рукоятке автоматического пистолета. — Я — солдат. Спросите Генриха. Спросите нацистов. Спросите ящеров.
Анелевич поднял руку в успокаивающем жесте.
— Я верю, — ответил он, — но сначала — первоочередные дела.
Да, он был хорошим руководителем, лучше, чем представлял себе Ягер. Он знал, как расставить приоритеты. Он также знал, когда можно посмеяться, что и доказал тотчас же. — И вы, вероятно, пристрелили бы меня, если бы я попытался отделить вас от полковника Ягера. Так. Все в порядке. Вермахт, красные ВВС, куча бешеных евреев, мы все заодно, правильно?