Великий перелом
Шрифт:
Он повернулся и вышел из круга желтого света костра.
— В самом деле так? — удивленно спросил Малдун. — Я имею в виду, такое может быть на самом деле?
— Да, — ответил Остолоп, точно понимая, о чем тот говорит. — Когда они не ведут войну, у них нет солдат. Хотите, чтобы у нас было так же, не правда ли? — Он не стал дожидаться, когда Малдун кивнет, это произошло автоматически, как дыхание. Он просто заговорил мечтательным голосом: — Никаких солдат, на сотни, может быть, тысячи лет…
Он сделал длинный выдох, мечтая о сигарете.
— После этого вы, может, пожелаете, чтобы они победили, не так ли? — сказал Малдун.
— Да, — сказал Остолоп. — Может быть.
То, на чем лежал Мордехай Анелевич, никак не могло быть мягкой постелью. Он поднялся на ноги. Что-то текло по щеке. Когда он провел по ней рукой, ладонь оказалась красной.
Берта Флейшман лежала на улице среди разбросанных кирпичей, с которых он только что поднялся. У нее был порез на ноге и еще один, гораздо худший, на голове сбоку, кровь пропитала волосы. Она стонала: слов не было, только стон. Глаза ее были затуманены.
Охваченный страхом, Мордехай нагнулся и поднял ее на руки. Его голова была наполнена шипящим шумом, как будто гигантский воздушный шланг шипел между ушами. Сквозь этот шум он не слышал не только стонов Берты, но и криков, воплей, стонов десятков, может быть, сотен раненых людей.
Если бы он прошел еще полсотни метров, он не был бы ранен. Он был бы мертв. Понимание этого медленно вошло в его оцепеневший мозг.
— Если бы я не остановился, чтобы побеседовать с тобой… — сказал он Берте.
Она кивнула, все еще с отсутствующим выражением лица.
— Что произошло? — Ее губы произнесли эти слова, но они не прозвучали — а может быть, Анелевич оглох сильнее, чем ему казалось.
— Какой-то взрыв, — сказал он, затем, гораздо позднее, чем следовало, он сообразил: — Бомба.
Ему понадобилось еще несколько секунд, прежде чем он выпалил:
— Скорцени!
Берта Флейшман услышала только это имя.
— Боже мой! — сказала она так громко, что Анелевич услышал и понял. — Мы должны остановить его!
Это сущая правда. Они должны остановить его, если смогут. Ящерам это никогда не удавалось. Анелевич подумал, по силам ли это кому-то вообще. Так или иначе, требовалось найти способ.
Он осмотрелся. Среди всего этого хаоса сидел на корточках Генрих Ягер, вытягивая бинт из аптечки на своем поясе. Старый еврей, который протянул ему поврежденную руку, не знал и не беспокоился о том, что перед ним танкист, полковник вермахта. И Ягер — судя по тому, как умело и осторожно он работал, — не беспокоился о религии человека, которому он помогал. Рядом с ним его русская подруга — еще одна история, о которой Анелевич знал меньше, чем ему хотелось бы, — перевязывала окровавленное колено маленького мальчика чем-то похожим на старый шерстяной носок.
Анелевич хлопнул Ягера по плечу. Немец крутнулся на месте, схватив автомат, который он положил на мостовую, чтобы помочь старику.
— Вы живы! — сказал он с облегчением, узнав Мордехая.
— По крайней мере, я так думаю. — Анелевич обвел рукой окружающий хаос. — Ваш друг грубо играет.
— Это то самое, о чем я говорил вам, — ответил немей. Он тоже посмотрел по сторонам, но очень быстро. — Это, вероятно, диверсия — и вероятно, не единственная. И где бы ни находилась бомба, правильнее думать, что Скорцени уже близко от нее.
И, как по команде, еще один взрыв потряс Лодзь. Звук его прикатил с востока: прикинув направление, Анелевич решил, что он произошел неподалеку от разрушенной фабрики, где прятали украденную бомбу. Он не сказал Ягеру, где находится фабрика, потому что не вполне доверял ему. Теперь этим придется поступиться. Если Скорцени где-то там, ему пригодится любая помощь, которую он сможет получить.
— Идемте, — сказал он.
Ягер кивнул, быстро закончил бинтовать и схватил свой «шмайссер». Русская девушка — летчица Людмила — достала свой пистолет. Анелевич кивнул. Они отправились в путь. Мордехай обернулся к Берте, но она снова повалилась на мостовую. Ему хотелось взять ее с собой, но идти она не могла, а ждать нельзя было. Следующий взрыв может случиться уже не в пожарном депо, не в каком-то отдельном здании. Это может быть вся Лодзь.
От помещения пожарной команды не осталось ничего. Пламя от торящего бензина высоко поднималось над обломками — это горела пожарная машина. Мордехай пнул изо всех сил кусок кирпича, попавший под ногу. Здесь был Соломон Грувер. Потом — если он остался жив — он будет очень недоволен.
Винтовка «маузера» колотила в плечо, когда он спешил. Это его не беспокоило — он замечал ее только временами. А вот патронов у него в карманах осталось маловато. В винтовке была полная обойма, пять патронов, в карманах — еще на одну или две обоймы. Он не собирался сегодня идти в бой.
— Сколько у вас патронов? — спросил он Ягера.
— Полный магазин в автомате и еще один здесь. — Немец показал на свой пояс. — Всего шестьдесят штук.
Это уже лучше, но все же не так хорошо, как надеялся Мордехай. Магазин автомата можно выпустить за несколько секунд. Он напомнил себе, что Ягер все-таки полковник-танкист. Если германский солдат — а тем более германский офицер — не способен соблюдать дисциплину огня, то кто же?
Наверное, никто. Когда пули летят над головой, поддерживать любую дисциплину становится трудно.
— И еще у меня есть патроны в пистолете, — сказала Людмила.
Анелевич кивнул. Она шла с ними. Казалось, что Ягер согласен, что она имеет право идти с ними, но Ягер ведь спал с нею, поэтому его мнение пристрастно. С другой стороны, она советская летчица и партизанила здесь, в Польше, так что, в конце концов, она может оказаться полезной. Его собственные бойцы-женщины доказали, что могут выполнять работу, которую не способны выполнять некоторые мужчины.
Он прошел мимо многих собственных бойцов, когда вместе с Ягером и Людмилой спешил к разрушенной фабрике.