Великий полдень
Шрифт:
Петрушка по приятельски помахал мне рукой, хотя мы с ним в жизни не приятельствовали.
— Мое почтение, господин Архитектор! — кивнул мне Ерема.
— Папу надо слушаться, уважаемый, — промычал Парфен.
— Пожалуйста, Серж, не возражай, — шепнул мне дядя Володя. — Иначе тебя просто уволокут куда-нибудь. Прошу тебя, успокойся! Ты действительно многого не знаешь.
Пятеро между деревьями ждали. И смотрели на моего Александра. Не знаю, может быть мне это показалось, но они смотрели так, словно ждали его распоряжений. Они были готовы подчиняться моему сыну.
— Пойдем, Папочка, — как ни в чем не бывало сказал Александр.
Ужас! Мальчику по прежнему казалось, что все это игра.
— Хорошо, — кивнул
По дороге к флигелю Папы дядя Володя поделился со мной соображениями насчет происходящего. Он рассказал мне и о том, о чем еще не могли знать телевизионщики. В конечном счете, телевидение, которое захлебывается от истерики, доказывая, что его никто не заставит лгать, будет все таки вещать только то, что требуется. У Папы с ними, конечно, полное взаимопонимание. Теперь, по крайней мере, я видел, что некоторые обстоятельства и мотивы захвата держаться в тайне и прикрываются ложью.
Косточка давно готовил Папе нечто наподобие ультиматума. Теперь, очевидно, настал момент его предъявить. Он и в самом деле собирается потребовать от Папы, едва получившего власть, чтобы тот публично отрекся от этой самой власти в пользу сына, а затем с соблюдением всех формальностей совершил процедуру передачи власти. Само собой, Москва должна быть отстроена заново и принадлежать детям. Конечно, это наивно и немыслимо, но Косточка будет требовать именно этого. Он идет к цели, которую они поставили себе в процессе игры и ни от кого не скрывали: провозгласить власть детей. Косточка также потребовал от Папы, чтобы тот согласился совершить нечто вроде публичного покаяния, повинился во всех прошлых интригах и заговорах, которые повлекли за собой столько жертв и привели ко многим несчастьям. Включая самые последние события, официально именовавшиеся кризисом. Все тайное должно было стать явным. Мальчик собирался провозгласить принцип абсолютной Правды, — принцип, который стал главным законом еще в воображаемом пространстве игры и между детьми, — и отныне должен был просиять над Москвой.
Но как объяснить, что удалось подготовить и осуществить столь дерзкий, вопиющий захват? Откуда взялись и кто были те вооруженные люди, которые в настоящий момент держали под контролем тоннель, заблокировав Папу и все здание Концерна?
Мы пришли в «охотничий домик» Папы, но связи с Папой еще не было.
Александр играл в холле с чучелами животных. Мы с дядей Володей сидели тут же, причем два вооруженных спецназовца встали на караул в дверях и не спускали с нас глаз. Дверь в соседнюю комнату с оборудованием спецсвязи, компьютерами была открыта. Там расположились братья разбойники и Петрушка. Они как ни в чем не бывало играли в карты и немного выпивали. Через некоторое время во флигель привели также нашего компьютерного гения Пашу. Он уселся за компьютер, но связи по прежнему не было.
Мы включили телевизор. То, что я слышал, не могло не изумлять. По сравнению с тем, что мы слышали в прошлых блоках новостей, это была совершенно новая и явно извращенная трактовка событий. Явно бред. Теперь сообщали, что не то чтобы Папу захватил, но якобы сам Папа участвует и руководит специальной операцией по освобождению взятого в заложники сына. Дескать, с этой целью и блокирован тоннель под Москвой, а также здание Концерна. Инцидент интерпретировался как вооруженное противостояние. На данный момент якобы уже было предпринято две попытки проникнуть в здание Концерна, но обе, увы, закончились неудачно. Оказывается, Папа потерял не один, а уже два лимузина и до десятка убитыми. Он, конечно, мог отдать приказ о немедленном и решительном штурме и даже уничтожении террористов, но опасался за сына. Попытки договориться с террористами по — мирному, требования которых были по прежнему неизвестны, пока не увенчались успехом.
Наконец в холл вышел Петрушка. Он молча протянул мне трубку мобильного телефона. Я приложил трубку к уху.
— Алло?
— Серж! Серж! — услышал я голос Папы.
Странный был у него голос. Не взволнованный, нет. Наоборот, спокойный и пустой. Не знаю, но если бы мертвецы умели говорить, то у них, наверное, были бы именно такие голоса.
— Он меня убьет, — сказал Папа. — Не знаю, используют ли сына как орудие против меня или он сам разыскал, обработал, нанял этих людей, но все они — мои смертельные враги. Они убьют меня, убьют Маму… Ты нам поможешь? А, Серж?
— Конечно, — пробормотал я, — конечно помогу. Но…
— Тогда, — прервал меня Папа, — попытайся сделать то, о чем я тебя попрошу…
Каждое слово этого разговора навсегда врезалось мне в память. Папа сразу оговорился, что у нас очень мало времени и что это, вероятно, последний разговор, который мы ведем без посторонних. Дело в том, что Косточка потребовал, чтобы вся связь осуществлялась через диспетчерский пульт Концерна. Он установил срок и дал на размышление всего несколько минут. Это был очередной пункт ультиматума. Задержка хотя бы на одну минут каралась. Только что был сожжен последний лимузин охраны, и теперь очередь за лимузином Папы. Обстановка под землей — настоящий ад. Подожженные лимузины тушатся посредством противопожарных систем, но задымление помещений ужасное, вентиляции не справляются с откачкой, все давно сидят в противогазах, хотя внутреннее кондиционеры в Папином лимузине работают на полную мощность. Между прочим, Косточка заявляет, что погибшие в тоннеле и сожженные машины — вина самого Папы. Не нужно, мол, было дергаться. Нужно было сначала послушать. Конечно, он рассуждал, как все террористы. Их стандартная логика и псевдо мораль. Но в том то и дело, что Косточку нельзя было считать обычным террористом. Все таки ребенок, и Папе следовало бы…
— А может быть, тебе согласиться на условия Косточки? — неожиданно для самого себя предложил я. — Почему бы нет? В этом, кажется, есть определенный смысл.
— Именно так я и собираюсь поступить, — спокойно ответил Папа. — У меня просто нет другого выхода… Не уверен, правда, что после того, как мы начнем выполнять их условия, ты, Серж, все еще будешь находить в этом смысл. Но у меня сейчас нет времени это объяснять. Выслушай то, о чем я прошу…
— Ты просишь, Папа, но это не очень похоже на просьбу, — заметил я. — Нам здесь выкручивают руки. Меня шантажируют Александром. Принуждают.
— Кто тебя принуждает?.. Эти идиоты с ума посходили от усердия. Или от страха.
— Что то не похоже, чтобы они чего то боялись.
— Хорошо, кто там из них рядом, дай ему трубку.
Я передал трубку Петрушке. Он выглядел сейчас главным среди прочих.
— Да, Папа, — бодро сказал Петрушка. — Повторяю дословно, Папа. Никого не сметь принуждать.
Он вернул мне трубку, а затем, чтобы не мешать разговору, деликатно ретировался в соседнюю комнату. И даже увел за собой дядю Володю.
— Это семейное дело, Серж, — продолжал Папа. — Ты должен меня понять. И ты должен держать все это в секрете, иначе мы пропали.
Я не верил не одному его слову, но вынужден был выслушать. Его просьба показалась мне очень странной. Он хотел, чтобы я переговорил с Альгой. Я должен был уговорить ее встретиться с Косточкой. Якобы она сумеет на него повлиять.
— Я знаю, — говорил Папа, — ты сможешь ее уговорить, Серж, — уверял он. — Она тебя послушает.
— Это почему?
— Что за вопрос! Она хорошо к тебе относится. Вот и все. Спроси об этом у нее самой.