Великий посланник
Шрифт:
Я еще немного поглазел по сторонам и выручил свою шкатулку секретарю. Пусть сам тащит, мне невместно. Алексей принял ношу как должное и показал на неприметные ворота в стене.
– Прошу вас следовать за мной.
Я молча потопал в указанном направлении.
Узкий извилистый коридор, едва освещенный тусклыми светильниками. Холодно, стены покрыты капельками влаги, пахнет мышами, сыростью и цвелью – обычный антураж для европейских монастырей и замков. Сплошной камень, уютом даже не пахнет.
Шли недолго. Вскоре секретарь остановился перед тесанной
Деликатно стукнул по ней костяшками пальцев, попросил подождать, а когда вернулся, с поклоном пригласил внутрь.
В небольшой келье со сводчатым, чисто побеленным потолком, было тепло и приятно пахло ладаном. Несколько масляных ламп давали яркий живой свет. Аскетическую обстановку составляли всего несколько книжных шкафов и полок, большой стол, заваленный свитками и листами бумаги, да пара венецианских кресел возле него.
Возле узенького окна, застекленного слюдой, стоял высокий худой старик в рясе из грубого сукна, больше похожего на ряднину. Своим обликом, он напомнил мне одного из библейских старцев – такого же сурового, аскетичного и до предела, переполненного святостью.
Сделав шаг вперед, я совершил сдержанный официальный поклон и представился:
– Граф божьей милостью, Жан VI Арманьяк, великий посланник его величества короля Наварры Франциска первого этого имени.
Секретарь было взялся переводить, но митрополит жестом остановил его, неожиданно улыбнулся и показал мне на кресло.
Я облегченно выдохнул. Начало общения с церковными иерархами обычно предваряет лобызание длани, что для меня, как доброго католика, в данном случае недопустимо. А отказ может быть истолкован превратно.
Подождав, пока Геронтий сядет за стол, я тоже присел в кресло. Секретарь занял позицию за креслом митрополита и приготовился переводить.
– Как добрался, сын мой? – на изрезанном морщинами сухом лице митрополита появилось приветливое выражение. Правда, его несколько смазывал принизывающий взгляд.
– С божьей помощью, ваше высокопреосвященство.
С титулованием не заморачивался, посчитают неправильным – поправят. Да и бог его знает, как правильно обращаться к православному митрополиту.
– Не высоко... – Геронтий досадливо нахмурился. – Просто отче, сын мой, так будет лучше.
– Как вам будет угодно, отче, – я послушно кивнул. Со своим уставом в чужой монастырь не лезут. Так что тебе от меня надо, рожай быстрей. Стоп...
Неожиданно, я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд сбоку с левой стороны. Аккуратно скосил глаза, но ничего кроме книжного шкафа не узрел. Не понял... смотрят, однозначно, я такое безошибочно чувствую. Исподтишка подглядывают через тайное смотровое отверстие? И кто? Неужто охрана?
– Сын мой, – продолжил митрополит. – Как нам известно, прибыв на Русь, ты со своими людьми вступился за православную обитель. Сие весьма похвально, мы по достоинству оценим сей поступок, однако, что заставило тебя рисковать своей жизнью за чуждую веру?
В вопросе чувствовался какой-то неясный подвох. Но я предполагал нечто подобное и заранее подготовил ответ.
– Я всего лишь выполнил свой долг, отче... – смиренно ответил я. – Да, я верный сын католической церкви, но при всех различиях в веровании, мы веруем в одного бога.
– Верно, – митрополит кивнул. – Но каким же образом мы можем отблагодарить тебя за сей богоугодный поступок?
– Отче... – я подпустил в голос оскорбленности.
– Похвально, сын мой похвально, – митрополит искренне улыбнулся. – Ты добрый христианин.
В этот момент со стороны шкафа послышался едва различимый женский голос. Да что за наваждение? Откуда в резиденции митрополита возьмется баба?
Глава 14
Сам Геронтий, несомненно, тоже слышал доносящиеся звуки, но даже бровью не повел. Впрочем, я тоже никоим образом не собирался реагировать. Пусть хоть сама Палеологиня в голос песни поет.
Ближе к концу беседы митрополит поинтересовался, не буду ли я против, если падре Эухенио тоже нанесет несколько визитов в епархию. И даже любезно прояснил, зачем ему сдался доминиканец.
– Увы... – скорбно вздохнув, сообщил Геронтий. – Несмотря на различия между нашими церквями, мы сталкиваемся с одинаковыми вызовами. А общение поможет нам их преодолевать.
Ага... как я и предполагал. Ереси, мать их ети. Прям уж натерпится перенять православным церковникам у своих коллег немного опыта. Как же мне хочется тебе отказать. Но не откажу. Дипломатия, мать ее ети.
– Не против, отче...
Разговор с митрополитом не продлился долго и был... скучным, что ли? Ненавязчивые попытки выведать, за каким хреном меня послали, несколько вопросов о Фебусе и обо мне лично, вот, пожалуй, и все. Cоздалось такое впечатление, что меня пригласили на смотрины для кого-то. Того, что шебуршал за стенкой.
После того как разговор исчерпал сам себя, я взял у диакона шкатулку и положил на стол перед митрополитом.
– Отче, прошу примите мой скромный дар... – открыл крышку и достал из нее переплетенный в кожу толстый фолиант со страницами из пергаментных листов.
В свое время, это древнее рукописное Евангелие на греческом языке, подарили мне мои левантийские партнеры по торговле. А когда пришло время отправляться на Русь, я вспомнил о подарке и решил передарить – по ситуации – кому понадобится по ходу дела. Надеюсь, старикан оценит. Подарок-то шикарный.
Оценил. У митрополита даже руки дрожали, когда он перелистывал страницы. А потом... Потом случился совершеннейший афронт...
Тот самый гобелен, из-за которого слышались звуки, с легким шелестом спал со стены, а за ним, в проеме ведущем в смежную комнату, обнаружилась полноватая круглолицая дама в парче и соболях. Молодая, миловидная, эдак лет двадцати с хвостиком возрастом. За ней маячили еще парочка женщин, видом попроще.