Великий предводитель аукасов
Шрифт:
Оба француза присутствовали при этом бесчеловечном зрелище. Луи был возмущен мошенничеством махи и легковерностью индейцев.
— Нет, — сказал он своему другу, — мы не должны позволить совершиться этому убийству! Я не хочу быть свидетелем подобной несправедливости! Пусть я погибну, но попытаюсь спасти несчастного, который так искренно подружился с нами!
— Правда, — раздумчиво сказал Валентин, — Трантоиль Ланек, как они его называют, честный малый, и я полюбил его. Но что ж мы можем сделать?
— О, — вскричал Луи, хватаясь
— Так, а остальные убьют нас, и мы не спасем того, за кого погибнем? Негодное средство! Подумаем, нельзя ли чего сделать?
— Надо спешить, сейчас начнут!
Валентин подумал несколько секунд и вдруг ударил себя по лбу.
— А, — сказал он с плутоватой усмешкой, — догадался! Только хитрость поможет нам. Постой-ка, я примусь за фокусы, вспомню старину; это поможет нам. Но поклянись, что ты не будешь мешать мне.
— Клянусь, если ты спасешь его.
— Я покажу этим дикарям, что я похитрее их! И Валентин въехал в середину круга.
— Постойте минуту! — громко закричал он. Неожиданное появление этого человека, которого
никто не заметил до того, заставило всех оглянуться с удивлением. Луи, положив руку на пистолеты, жадно следил за всеми движениями своего друга, готовый при малейшей опасности броситься ему на помощь.
— Не будем медлить, — продолжал Валентин, — время дорого. Вы поступаете, как глупцы, а ваш махи — негодяй. Как, вы хотите по пустому наговору убить лучшего из ваших предводителей?
И, подбоченясь, он смело поглядел вокруг. Индейцы, по своему обычаю, выслушали спокойно эту странную речь, ничем не выражая своего удивления. Тут Курумила подошел к Валентину.
— Пусть мой бледнолицый брат уйдет прочь, — сказал он холодно. — Ему неизвестны законы пуэльхов. Этот человек приговорен, и он умрет — махи указал на него.
— Как это глупо, — сказал Валентин, пожимая плечами. — Говорят вам, что ваш махи такой же колдун, как я аукас. Верьте мне, он дурачит вас, и я докажу это, коли хотите.
— Что скажет мой отец? — спросил Курумила махи, который холодно и неподвижно стоял подле трупа.
Знахарь презрительно улыбнулся и сказал с насмешкой:
— Когда бледнолицые говорили слово правды? Пусть этот докажет, если может, правду слов своих!
— Пусть будет так, — сказал ульмен, — мурух может говорить.
— Отлично! — улыбнулся Валентин. — Хоть этот колдун и говорит с полной уверенностью, мне нетрудно доказать, что он обманщик.
— Посмотрим, — сказал Курумила.
Индейцы с любопытством подошли ближе. Луи не понимал, что затевает его друг. Он только догадывался, что тот задумал какую-то каверзу, и столь же нетерпеливо, как остальные, ожидал исхода его борьбы с колдуном.
— Постойте, — сказал с уверенностью колдун, — что сделают мои братья, если я докажу, что мое обвинение справедливо?
— Смерть бледнолицему! — холодно сказал Курумила.
— Согласен, —
Тут француз выпрямился, нахмурил брови и сколь возможно громко вскричал:
— Я великий мудрец!
Индейцы почтительно наклонили головы; ученость европейцев хорошо известна им и пользуется беспрекословным уважением.
— Трантоиль Ланек не убивал предводителя, — продолжал с уверенностью француз, — его убил сам махи.
Удивление и страх овладели всеми.
— Я? — вскричал удивленный колдун.
— Ты, и тебе это очень хорошо известно, — отвечал Валентин и так посмотрел на махи, что тому стало жутко.
— Чужеземец, — величественно сказал Трантоиль Ланек, — незачем тебе защищать меня. Мои братья считают меня виновным, и я, хотя не виновен, должен умереть.
— Твоя решительность удивительна, но безрассудна, — отвечал Валентин.
— Этот человек виновен, — подтвердил махи.
— Кончайте скорей! — сказал Трантоиль Ланек. — Убивайте меня!
— Что скажут мои братья? — спросил Курумила, обращаясь к народу, с волнением толпившемуся вокруг.
— Пусть великий мурухский мудрец докажет правду своих слов! — единогласно отвечали воины.
Они любили Трантоиль Ланека и в душе не желали его смерти. С другой стороны, они ненавидели колдуна, и только ужас, который тот внушал им, сдерживал их.
— Прекрасно, — отвечал Валентин, сходя с лошади, — послушайте, что я предлагаю.
Общее молчание. Парижанин вынул свою саблю и повернул ее перед глазами толпы так, что она заблестела.
— Видите эту саблю, — сказал он с вдохновенным видом, — я засуну ее в горло по рукоятку. Если Трантоиль Ланек виновен, я умру! Если же он не виновен, как я утверждаю, то Пиллиан поможет мне и я вытащу саблю изо рта, не поранив себя.
— Мой брат говорит, как храбрый воин, — сказал Курумила, — мы ждем.
— Я не позволю! — вскричал Трантоиль Ланек. — Неужели мой брат хочет убить себя?
— Пиллиан правдив! — отвечал Валентин, улыбаясь, с выражением совершенной уверенности на лице.
Французы обменялись взглядами. Индейцы — большие дети, всякое зрелище им праздник. Необыкновенное предложение Валентина заняло их.
— Доказательства! Пусть докажет! — закричали они.
— Ладно, — отвечал Валентин. — Пусть мои братья смотрят.
Он принял классическую позу, в какую становятся фокусники, показывая на площадях эту штуку. Затем он взял в рот лезвие, и скоро сабля исчезла. Во время этого фокуса, который казался им чудом, пуэльхи смотрели на отважного француза с ужасом, не смея даже дохнуть. Они не могли представить, чтобы человек сделал такую штуку, не убив себя. Валентин поворачивался во все стороны, чтобы присутствующие могли удостовериться в истинности факта. Затем, не спеша, он вытащил саблю изо рта, столь же блестящую, как и тогда, когда она была вынута из ножен. Крик восхищения вырвался из каждой груди; чудо было очевидно.