Великий Рузвельт
Шрифт:
Подогревая подозрительность к СССР и возвращаясь к тезису о «советском экспансионизме», американская дипломатия предприняла настойчивые усилия с целью помешать заключению советско-французского пакта. Находясь в апреле 1935 г. в Париже, У. Буллит поддерживал постоянные контакты с Лавалем, ободрял его в надежде добиться отказа Франции от идеи советско-французского сотрудничества и переориентации ее целиком на мировое соглашение с Германией. В послании Рузвельту от 7 апреля 1935 г. Буллит с удовлетворением отмечал, что Лаваль не сделает Советскому Союзу главной «уступки» – договор не будет предусматривать автоматизма действия обязательств о взаимопомощи {52}. Но даже и в этом виде, утверждал Буллит, у США есть основания быть недовольными пактом, поскольку-де он давал односторонние выгоды Советскому Союзу {53}.
Горькие стенания Буллита в связи с безвозвратной утратой эпохи, когда Советский Союз находился в абсолютной изоляции и когда над ним висела непосредственная угроза войны против объединенного фронта
Бескомпромиссно начальственный тон, который усвоил Буллит, утрата им чувства перспективы, желание находиться в натянутых отношениях с Кремлем ради показной демонстрации своей независимости, чванливость, совершенно неуместная на посту посла, не устраивали Рузвельта. В отношении вопроса о долгах он понимал, что строить отношения между двумя странами в критической ситуации на такой базе невозможно, тем более что многие очень близкие ему советники, например Джозефус Дэниэлс, считали претензии США несвоевременными и абсурдными {54}. В Белом доме все более настороженно относились к советам, которые Буллит и некоторые из его подчиненных давали в своих донесениях и записках, суть которых сводилась к идее замораживания советско-американских отношений и даже доведения их до грани разрыва. Отказ Германии от Локарнских соглашений, оккупация ею Рейнской области весной 1936 г., неудача ряда дипломатических шагов, предпринятых Вашингтоном, и, наконец, рост тревоги внутри страны по поводу, как говорили и писали, «слабой и бесполезной» внешней политики вынудили президента вернуться к обдумыванию «русского вопроса» в контексте европейской безопасности и экспансии фашизма. Сразу же стало ясно – Буллит не может оставаться в Москве. Он перестал устраивать и Кремль и Белый дом, в котором в России видели средство «сдерживания» Германии и не считали, что их следует поменять местами.
25 августа 1936 г. один из активнейших политических сторонников Рузвельта, Джозеф Дэвис, пользующийся заметным влиянием в руководстве Демократической партии, получил через секретаря президента Стива Эрли приглашение срочно прибыть на деловой завтрак к президенту {55}. Об этом разговоре Дэвис сделал следующую запись в своем дневнике: «Был на завтраке у президента в Белом доме. Он сказал, что хотел бы получить мое согласие сначала быть послом в России, а затем в Германии… Он хотел бы, чтобы я на посту посла в Москве проанализировал глубоко всю ситуацию прежде всего в плане обороноспособности СССР и т. д., а также их дипломатического курса. После завершения миссии в Москве он хотел бы, чтобы я отправился в Германию в качестве американского посла (на смену У. Додду. – В. М.)для выяснения возможности урегулирования всей ситуации путем предоставления немецкому народу жизненного пространства (living room) и другими методами, способными предотвратить развязывание Гитлером войны. Он считает, что я могу выяснить, чего хочет Гитлер – войны или мира. Он положительно относится к требованию Германии предоставить ей доступ к источникам сырья» {56}. Стало быть, главная часть исследовательской миссии ожидала Дэвиса в Германии после «заезда» к Сталину.
В конце ноября 1936 г. Дэвис принял присягу в качестве нового посла США в Советском Союзе, а 15 декабря состоялась его встреча с заместителем государственного секретаря Самнером Уэллесом. Речь шла уже подробно о тех главных задачах Дэвиса, с которыми Уэллеса ознакомил президент: выяснение возможностей повышения уровня советско-американских отношений; изучение политической и экономической ситуации в Советском Союзе и его военного потенциала; анализ роли СССР в мировых делах и его отношения к угрозе войны со стороны Германии.
Приехав в Москву в январе 1937 г., Дэвис приступил к выполнению этих инструкций, а самостоятельный анализ европейской ситуации, сложившегося соотношения сил, позиции сторон убедили его, что идее коллективной безопасности против агрессивных держав при непременном и равноправном участии Советского Союза не было альтернативы. Все остальное – это самообман с самоубийственным исходом для тех, кто планирует заплатить за свою иллюзорную безопасность сделкой с Гитлером, принеся в жертву ему малые государства Европы и восточной ее части до Урала. Но первое, что буквально сразу же поразило Дэвиса, – это масштабы мирного народнохозяйственного строительства и готовность Советского правительства держать двери широко открытыми для дружественного сотрудничества СССР и США {57}. Москва не выдвигала никаких предварительных условий, если не считать одного – такое сотрудничество должно строиться на взаимном доверии и быть подчинено интересам сохранения всеобщего мира, а не обеспечения безопасности одних стран за счет других. Уже 16 февраля 1937 г. в беседе с Дэвисом М.М. Литвинов откровенно высказал убеждение, что американская политика нейтралитета, заигрывание Англии и Франции с Германией с целью добиться «восстановления дружественных отношений» с нею на практике только разжигают «параноидальное тщеславие Гитлера». В записи Дэвиса заключительная фраза наркома звучала так: «…Гитлер на марше. Коллективная безопасность – вот та единственная преграда, которая остановит гитлеровский завоевательный «блиц» {58}.
Советский Союз в считаные годы продвинулся далеко вперед по пути модернизации, динамичность его развития превосходит все известное ранее. Может быть, именно поэтому, как ни одна другая страна, она нуждается в прочном мире – к такому выводу пришел Дэвис в результате, как он выражался, «тщательного диагноза русской ситуации» после длительной ознакомительной поездки по стране {59}. И одновременно с первых дней активных контактов с ведущими европейскими политиками и дипломатами его не покидает сначала ощущение, а затем и глубокое убеждение, что в пассивности и уступчивости Германии со стороны Запада была своя система, свой умысел, подчиненный стремлению оставить СССР без союзников, подтолкнуть агрессию Гитлера на Восток. Так французский посол в Москве Кулондр как о само собой разумеющемся говорил Дэвису, что «сохранить мир в Европе перед лицом гитлеровской агрессии» невозможно, если Запад по-прежнему будет относиться к Советскому Союзу как к второстепенной державе и каждым своим следующим шагом демонстрировать пренебрежительное отношение к его усилиям наладить конструктивные отношения с ними. Кулондр «с отвращением» отозвался об отказе Чемберлена видеть в Советском Союзе равноправного партнера и союзника. И тут же цинично намекнул на допустимость «фатальной ошибки» со стороны Англии и Франции в результате исключения СССР из системы «взаимного обеспечения безопасности» {60}. О возможности «сепаратного» соглашения, сговоре Англии и Франции с Германией говорил Дэвису тогда же и лорд Чилстон, английский посол в Москве, констатировавший одновременно «сильнейшую приверженность и преданность России делу мира» {61}. Дэвис не удивился, получив выговор от государственного департамента за то, что по собственной инициативе в начале июля 1937 г. посетил Литвинова и японского посла Сигемицу и выразил надежду на мирное урегулирование очередного спровоцированного Японией инцидента на Дальнем Востоке {62}.
Осенью 1937 г., после того как в Вашингтоне стали известны захватнические планы Германии в отношении Австрии и Чехословакии, особую остроту приобрел вопрос о позиции Франции. К тому времени французская дипломатия проделала уже большой путь по дороге капитуляции, и, хотя время от времени Париж подтверждал свою верность союзническим обязательствам, эти заверения могли обмануть лишь наивных людей. Франция не хотела и не была готова воевать без согласия Англии выступить на ее стороне. Последнее же представлялось абсолютно невероятным.
В дневнике и переписке Дэвиса с этого момента появляются прямые указания на предательский по отношению к малым странам Европы, и в особенности к Чехословакии, курс Франции и Англии. «Никто здесь не думает, – делает он запись 11 ноября 1937 г., – что Франция будет воевать из-за Чехословакии. Буллит (бывший посол в Москве уже находился в Париже. – В.М.) думает именно так, но я боюсь, что он сильно ошибается» {63}. Речь Чемберлена на заседании палаты общин, состоявшемся 21–22 февраля 1938 г., подтвердила его худшие опасения: фашистский блок одержал важнейшую психологическую победу, отступление Англии и Франции приобретало панический, беспорядочный характер. «В создавшейся ситуации, – писал он Сэмнеру Уэллесу 1 марта 1938 г., – усилия Чемберлена по умиротворению Муссолини и Гитлера выглядят как триумф фашистского мира» {64}. Вполне надежные источники информации подводили Дэвиса к однозначному выводу: судьба малых стран Европы (в первую очередь Австрии и Чехословакии) предрешена, а над Советским Союзом нависла угроза дипломатической изоляции. «…Несмотря на готовность России присоединиться к Франции и Англии в борьбе против Гитлера, – сообщил он, ссылаясь на эти источники, сенатору Питтмэну, председателю сенатской комиссии по иностранным делам, – ей будет в этом отказано Западом. А в конечном итоге и Англии и России будет противостоять Европа, в которой будет господствовать Гитлер» {65}.
30 марта 1938 г. Дэвис имел еще одну беседу с лордом Чилстоном. Ей предшествовали отказ Запада откликнуться на призыв СССР оказать поддержку республиканской Испании, провал Брюссельской конференции, отречение Франции от советско-французского пакта {66}, миссия лорда Галифакса, министра иностранных дел Англии, в Берлин и аншлюс Австрии. Каким же в свете этих событий и общих перспектив антисоветского курса Лондона и Парижа виделось послам будущее Европы? Запись Дэвиса гласит: «Состоялся продолжительный разговор с лордом Чилстоном, английским послом, по вопросу о том, что произойдет, если Чемберлену не удастся стабилизировать европейскую ситуацию.