Великий Сатанг
Шрифт:
– Бардак! — констатировал он, выслушав и нисколько не сомневаясь, что я пойму и поддержу.
– Бардак, — согласился я.
– Надо бы с этим кончать… — то ли вопрос, то ли утверждение.
– Да уж не худо бы… — в тон вопросу поддакнул я.
Огюст забавно прищурился. Он всегда был весельчаком и подчас откалывал штучки, за которые любой, кроме него, шута горохового, мигом распростился бы с парой кленовых листьев. Скажем, во время высадки на Карфаго он вдруг начал петь непристойные куплеты, забыв, что ударные взводы уже включили рации в шлемофонах.
– Слушай, Улли, — сказал он, — есть разговор.
И мы поговорили.
Все, что сказал мне в тот вечер Огюст, не вызывало возражений. Действительно, вокруг творился бардак, и предел происходящему должен был быть положен. У себя в Ассоциации мы не раз беседовали на эту тему. Скорее мечтали: выступление, изоляция политиканов, расстрел пары-тройки ворюг, строгая власть, абсолютный порядок и безукоризненная справедливость. В теории все было прекрасно, но где же взять исполнителей?..
– А если исполнители найдутся?
За полвека, что я знаю Огюста, балаболка ни разу еще не был так серьезен.
– То есть? — Я уже не хотел спать. — Кто?
– Кретины. Фанатики. Но оружием владеют и абсолютно послушны. Считай сам: нас на Земле…
И, уловив мой вопросительный взгляд, пояснил:
– Другие планеты — не наша забота. Мы (Огюст уже говорил «мы») имеем тысяч десять, верно? Да этих ишаков тысяч с полсотни, может, больше. Разве не хватит?
Я спросил напрямик: не сошел ли ночной гость с ума? Какое оружие у названных им кретинов? И неужели он забыл о спецподразделениях? И как насчет арсеналов Службы Охраны?
Вот тогда-то он, подмигнув, и сообщил о скором подписании Договора. И ликвидации оружия. Всего. Кроме холодного…
Это в корне меняло ситуацию! Я подпрыгнул, как мальчишка, и мы долго тискали друг друга за плечи.
На следующий день я приступил к инспекции контингента.
Москва, Рим, Дели, Бамако, Шанхай… полпланеты за полторы недели, с ума можно сойти. Результаты обнадеживали: тупые, полностью подконтрольные, двинутые на собственном праве учинять насилие — идеальный материал, вот только в грядущем мироустроении места этим нелюдям не было.
– И не будет, — твердо сказал Огюст, и я ему снова поверил. Действительно, даже одна моя Ассоциация, — сорок семь возрастняков и два десятка подростков — легко справится и с тысячью этих идиотов после того, как они выполнят свою миссию. А ведь мой друг Ришар наверняка привлек и «Буйволов с Карфаго», и «Пятнистых парней», да и мало ли кого еще — задавать вопросы на этот счет было бы верхом бестактности.
А вот один вопрос у меня все же оставался.
Ровно неделю назад я его и задал, совершенно не предполагая, что спустя несколько минут все, чем и для чего я жил последние
– Слушай, Огюст, — я был спокоен в тот миг, и креветки имели удивительный вкус, — ну ладно, Земля это Земля, тут нас, отставных, достаточно. А как с другими планетами?..
В вопросе не было никакого подвоха. И Огюст ответил — мимоходом, даже не особенно задумываясь. И тотчас вскинулся, осознав непоправимость ошибки. С кем угодно бы это прошло, но не со мной. Потому что я пропахал Дархайскую кампанию от начала и до конца и слишком хорошо понимал, что означает его ответ.
– Это безумие, Огюст, — тихо сказал я, не надеясь ни на что, — они вас перережут.
– Руки коротки, — хихикнул он, но в улыбке не было искренности.
– Перережут, Огюст, — повторил я. — И я не буду играть в эту игру…
– Поздно, — ответил Ришар, и в его голосе прозвенели траковые гусеницы «Саламандр». — Ты уже много знаешь. Слишком много. И потом, я не понимаю…
– Понимаешь. Вы задумали беспредел. Это конец всему. Не бардаку, а именно всему. Поверь. Я там был, я знаю!
Все было напрасно. Колесо катилось, от Огюста, безусловно, мало что зависело, и в моих силах было только наотрез отказаться — от своего имени и от лица Ассоциации — принимать участие в том, что было уже неизбежно…
Огюст признал мое право остаться в стороне от событий и спросил, гарантирую ли я молчание.
Я не гарантировал.
Тогда его высокопревосходительство генерал-аншеф Контрольной Службы в запасе Огюст Ришар сообщил, что никогда не забудет, кто спас ему жизнь на Карфаго, и что лично мне, пока это в его силах, безопасность будет обеспечена…
Я не стал благодарить.
Всю неделю мой телефон не остывал. Выловить вездесущего Яана Сан-Каро оказалось много сложнее, чем я ожидал. Но это была последняя надежда. Нет смысла идти по инстанциям: Огюст действует, конечно же, не по своей воле, и кому надо, те знают о готовящемся. Знают и ждут…
А этот репортеришко — самый информированный парень из всех, о ком я слышал. Он не может не сообразить, что к чему. И любой его материал, насколько я понимаю, имеет прямой эфир. А там, когда пойдет шум, будет видно!..
Я не ангел. И, Бог свидетель, не демократ. У меня свои взгляды на жизнь. Путч? Да! — и я бы первый поднял Ассоциацию на баррикады. Хунта? Сколько угодно! — и я не отказался бы войти в ее состав. Репрессии? Извольте! — должен же кто-то быть кровавой собакой, так почему не я?
Но я не позволю поганым шпакам, тощим дархайским обезьянам и свихнувшимся стукачам из жандармерии пустить под откос весь мой мир…
А между прочим, уже четырнадцать ноль-четыре. Где же, черт его возьми, писака? Он должен был бы не то что прийти — прилететь; стоило мне только заикнуться о Договоре и осторожно намекнуть на остальное, как он сказал, что будет ровно в полдень. Или перезвонит, если выйдет задержка…
Четырнадцать ноль-пять. На улице — крик. Одинокий, болезненный. И сразу — многоголосый гомон.