Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»
Шрифт:
Один крестьянин в сердцах подсчитывал, сколько водки ему пришлось поставить упрямым односельчанам: «Пришлось пропоить 24 рубля. Когда просил о выходе – 1/4 ведра, при составлении приговора – 1/2 ведра, домой пришли – 1/4 ведра, пошли землю обмерять – 1/2 ведра, к земскому начальнику пришли – 1/2 ведра» [282] . Против выделения велась агитация, причем не заезжими революционерами, а сами же крестьянами. Земский начальник 8-го участка Петровского уезда Саратовской губернии доносил губернатору: «В Малой Сердобе стала распространяться агитация против укрепления крестьянами своих душевых наделов. Агитацию распространяли местные крестьяне: С. Кулешев, Я. Козин, Смирновы, Страхов. Внушали недоверие к новому закону об укреплении, запугивали, обещали уничтожить межевые столбы, землю отобрать в общину. Почти во всех селах между общинниками и выделенцами существует вражда. В Малой Сердобе враждебное отношение общинников к выделенцам возникло, главным образом, потому, что выделенцам отведены лучшие земли» [283] .
282
Цит. по: Дубровский С.М.Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 198.
283
Цит. по: Трегуб А.А.Аграрная реформа Столыпина в Саратовской губернии: Дис. … канд. ист. наук. Саратов, 2007. С. 112.
Сельский сход часто отказывал односельчанам в праве на укреплении надела в личную собственность. Вот типичный отказ: «Приговор Усовского сельского схода Елшанской волости Саратовского уезда… «1910 г. ноября 23 дня мы, нижеподписавщиеся, собрались на сельский сход, нам было прочитано заявление крестьянина нашего однообщественника Максима Трофимовича Коноплева, которым он ходатайствует об укреплении за ним в личную собственность земельного надела, по обсуждении вышеизложенного и, имея в виду, что выход из общины крестьян нашего общества расстроит наше землепользование, постановили: крестьянину М.Т. Коноплеву в укреплении земли в личную собственность отказать. В чем и подписуемся» [284] .
284
Там же. С. 112 – 113.
Землеустроительным комиссиям давалось право в ходе общего землеустройства общин выделять отдельных домохозяев по своему усмотрению и без согласия схода, если комиссия считала, что такой выдел не затрагивает интересов общины. Комиссиям принадлежало решающее слово в земельных спорах в случае «недостижения добровольного соглашения» и в рассмотрении жалоб на решения сельских сходов и заключения земских начальников. Таким образом, последнее слово оставалось за земским начальником. В этом можно усмотреть насильственный характер реформы, но надо учитывать, что так же насильно удерживали пожелавших покинуть общину. Следует обратить внимание на большой разрыв между количеством заявлений об укреплении наделов в частную собственность и количеством домохозяев, перешедших к частному землевладению. До трети подавших заявления потом отказывались и оставались в общине. Чиновники называли таких крестьян «малодушными». Очевидно, изменить свое первоначальное решение их заставляло резко отрицательное отношение односельчан. Один из очевидцев передавал настроение одного колебавшегося и в итоге отказавшегося от выделения из общины крестьянина: «И то надо сказать, народ в обиду входит. Не любят у нас, чтобы из общества выходили либо хутора брали. Житье ли это? Зла-то, может, они и не сделают, а глядеть будут зверем. Думали, думали: соки, мол, из тебя сосать будут, а удовольствия никакого. Отказались».
Интересно, что живучесть общинной психологии напрямую зависела от региона. Самые прочные коллективистские настроения продемонстрировало великорусское крестьянство. Если на Украине разрешение на выход из общины получили более 98%, в Белоруссии – 84%, то в великорусских районах – в среднем только 70% [285] .
Выход из общины в основном заинтересовал две категории крестьян, которые вписывались в схему «слабые» и «сильные». Первую категорию составляли маломощные, одинокие, не ведущие самостоятельного хозяйства или давно покинувшие деревню крестьяне. Они только юридически оставались общинниками, а жили в городах или даже в других странах. В качестве забавного примера можно привести циркуляр Министерства внутренних дел от 1 сентября 1910 г.: «…в Императорское Консульство в Сан-Франциско за последнее время поступают от русских подданных, проживающих в округе этого Консульства, для засвидетельствования, в значительном количестве доверенности на имя отдельных лиц в России, которым указанные выше русские подданные поручают ходатайствовать о закреплении за ними наделов. …Значительное большинство русских подданных, проживающих в округе означенного Консульства, состоит из лиц, которые или самовольно оставили Отчество или безвестно отсутствуют, так как разрешения на пребывание сверх установленного законом срока ими не испрашивалось, и все без исключения должны казне значительные суммы за просрочку своих заграничных паспортов» [286] . Циркуляр совершенно справедливо предполагал, что единственной целью русских подданных, перебравшихся в Сан-Франциско, была продажа причитавшегося им земельного надела немедленно после его закрепления в собственность. Точно так же поступало до пятой части крестьян, вышедших из общины. В течение двух-трех лет они продавали свои участки и окончательно порывали с землей. Избавление деревни от слабых крестьян не являлось целью аграрной реформы, но в качестве побочного результата имело положительное значение. Люди, не имевшие возможности или не желавшие заниматься крестьянским трудом, продавали участки своим односельчанам и тем самым несколько смягчали острое малоземелье, от которого страдала деревня.
285
Тюкавкин В.Г.Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. М., 2001. С. 194.
286
Цит. по: Ростовцева Т. Н.Столыпинская аграрная реформа в Нижегородской губернии. Дис. … канд. ист. наук. Н. Новгород, 2002. С. 135 – 136.
Вторая категория покинувших общины состояла из «трезвых и сильных», кому было тесно в общинных путах. Их путь был тернистым. Не всегда следует доверять приглаженным отчетам, красивым выставкам и макетам, благостным картинам сытости и довольства, описанным в официозной печати. Главное управление землеустройства и земледелия состояло из обычных чиновников, склонных к созданию «потемкинских деревень». Были случаи, когда крестьяне, желавшие получить ссуду, ставили срубы на мнимых хуторах и продолжали жить в деревнях. Когда появлялась инспекция, лжехуторяне нанимали баб и детишек изображать счастливых обитателей срубов без окон и дверей.На царскосельской сельскохозяйственной выставке произошел скандал:«Демонстрировался макет хутора некоего крестьянина Семена Рокка, только что вышедшего из общины на участок в Царскосельском уезде Санкт-Петербургской губернии. Хутор поражал своим благоустройством и благополучием. Когда же корреспондент «Речи» поехал посмотреть на место, то оказалось, что макет является фальсификацией. Правительство попыталось вывернуться. Была послана специальная комиссия для обследования этого хутора. Но произошел новый скандал: выяснилось, что накануне обследования были посланы рабочие приводить этот хутор в порядок по макету» [287] . Настоящие хутора выглядели иначе. Вот как описывал их современник: «Ожидая по телеграммам корреспондентов Столыпина увидеть красивенькие, новенькие домики, усовершенствованные орудия, плодопеременную систему, клевер, тимофеевку и прочее, я был глубоко разочарован, увидев этот пастушеский шалаш, две бороны с деревянными зубьями, маленький одноколесный плужок и ток, на котором вручную лопатами веяли овес» [288] . Но крестьяне, выбравшие свободный труд, были готовы мириться с любыми трудностями. Интересно, что хуторяне с разных краев страны, опрашиваемые разными людьми, давали практически одинаковые ответы. Хуторянин Иван Струков: «Пусть лучше плохое, да свое, за которое и вдвое лучшего качества в деревне землю не возьму». Хуторянин Петр Новиков: «Кто перешел на хутор, тот обратно вернуться в деревню не захочет». Еще один крестьянин образно сказал: «Мы как повожены, с земелькой-то законным браком повенчались. В деревне-то она была гулящая девка, а теперь она твоя законная жена на веки вечные. Худа ли она, хороша, а никто уж, кроме тебя, к ней не полезет» [289] .
287
Дубровский С.М.Столыпинская земельная реформа. М., 1963. С. 486.
288
Коновалов И.Очерк современной деревни. СПб., 1913. С. 159.
289
Семенов С.Т.Крестьянское переустройство. Три статьи. М., 1915. С. 62.
Однако крестьян, рискнувших выйти на хутора, было сравнительно немного. Это объяснялось вполне объективными причинами. Порядки в Прибалтике, где долгое время жил Столыпин, хозяйства немецких крестьян, которые он видел из окна вагона, – все это плохо подходило под средние российские условия. Крестьян пугала жизнь в лесу с занесенными зимой дорогами вдали от соседей, деревенской лавки, фельдшерского пункта, сельской церкви. Кроме того, устроиться на хуторе стоило дорого, а банковские ссуды давали неохотно. Большинство земельных собственников предпочли остаться на старом месте, укрепив свой надел отдельным отрубом и продолжая пользоваться общинными угодьями – пастбищем, лесом и т.д.
Столыпин был полон оптимизма и писал царю после посещения Поволжья в 1910 г.: «Бодро идет также землеустроительная работа и в поволжских губерниях, по которым мы проехали. Пока, конечно, брошены только зерна, и предстоит еще чрезвычайный труд. Но изменилась психология народная, между крестьянами появились уже апостолы землеустройства и земельных улучшений» [290] . Конечно, в поволжских губерниях были примеры, которые могли вселить радость и гордость в Столыпина. Например, в Ардатовском уезде Нижегородской губернии в 1909 г. двенадцать крестьянских семейств закрепили надельную землю в одном месте, выселились из села Сарминский Майдан и образовали новый поселок, который назвали Столыпино. Они ходатайствовали перед властями о введении в Столыпине самостоятельного сельского управления, и в 1910 г. этот вопрос был решен положительно. Однако общие итоги за все время аграрной реформы в Нижегородской губернии выглядят не столь убедительно: «Нижегородские крестьяне укрепили в личную собственность 8,5% от всей площади общинной надельной земли. Однако выходы на отруба и хутора в Нижегородской губернии были незначительными. Всего в губернии было создано только 553 хутора, что составляло 2,6% от общего количества участковых хозяйств» [291] . Столь же неоднозначными выглядели итоги аграрной реформы в Саратовской губернии, особенно важной для Столыпина как бывшего саратовского губернатора. Размышляя над причинами аграрного кризиса в Саратовской губернии, он пришел к выводу об обреченности общины. Однако на самом деле общинные порядки в Саратовской губернии оказались более живучими, чем предполагал губернатор. В результате аграрной реформы «только 27,9% ко всему сельскому населению вышло из общины и закрепило землю в собственность, остальная масса крестьян оставалась при старых общинных формах земельных отношений» [292] .
290
Красный архив. 1928. Т. 5 (30). С. 83.
291
Ростовцева Т.Н.Столыпинская аграрная реформа в Нижегородской губернии. С. 131.
292
Трегуб А.А.Аграрная реформа Столыпина в Саратовской губернии. С. 117.
Обратимся к исследованиям, сводящим воедино все статистические данные по Европейской России [293] . На первый период после начала реформ пришелся всплеск выхода крестьян из общины. С 1906 по 1911 г. были подано более двух миллионов заявлений об укреплении земли в частную собственность (2286 тыс.). Самое большое число заявлений было подано в 1908 и 1909 гг. (840 тыс. и 649,9 тыс. соответственно). Число домохозяев, вышедших из общины с 1907 по 1911 г., составило 1623,8 тыс. – многие изменили свое первоначальное решение, кому-то было отказано и т.п. Статистические данные за все годы реформы несколько разнятся, ибо нет ничего более лукавого, чем статистика. В монографии С.М. Дубровского, самой основательной по фактическому материалу за весь советский и постсоветский период, приводятся данные по 40 губерниям Европейской России, из которых следует, что к 1 января 1916 г. из общины выделилось 2 478 244 домохозяина, то есть 22% от всех общинных дворов [294] . В Большой Советской энциклопедии приводится то же самое количество домохозяев, но указывается, что они составляли 26% числа общинных дворов [295] . В послесоветскую эпоху наметилась тенденция увеличения доли крестьян, вышедших из общины. Так, В.Г. Тюкавкин пишет, что за весь период реформ было подано 3736 тыс. заявлений на выход, что составило 40,6% числа общинников [296] . Но подать заявление еще не означало выйти из общины. Если подсчитать процент реально вышедших, используя те статистические данные, которыми оперировал В.Г. Тюкавкин, то получится 28,5% общинников.
293
Дубровский С.М.Указ. соч. С. 200, 203.
294
Там же. С. 199 .
295
Большая Советская энциклопедия. Т. 24. Ч. 1. М., 1976. С. 535.
296
Тюкавкин В.Г.Великорусское крестьянство и столыпинская аграрная реформа. С. 194.
Почему только четверть крестьян или чуть больше выбрали экономическую свободу? Столыпин, опираясь на результаты первых трех лет преобразований, уверенно предсказывал: «При такой же успешной работе, еще через 6 – 7 таких же периодов, таких же трехлетий, общины в России – там, где она отжила свой век – почти уже не будет» [297] . Из его слов видно, что Столыпин понимал невозможность в одночасье сломать общинную психологию крестьянства. Он предупреждал, что упразднение общины растянется на длительное время. Более того, правительство не собиралось повсеместно ликвидировать этот институт. Ведь Столыпин подчеркивал, что общины «почти уже не будет» там, «где она отжила свой век».
297
Столыпин П.А.«Нам нужна великая Россия». Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете. С. 248.
Однако при подготовке и реализации столыпинской аграрной реформы был намеренно оставлен в стороне вопрос о помещичьем землевладении. С.Ю. Витте считал эту уловку наивной и с сарказмом писал: «У Столыпина явилась такая простая, можно сказать, детская мысль, но во взрослой голове, а именно для того, чтобы обеспечить помещиков, т.е. частных землевладельцев, чтобы увеличить число этих землевладельцев, нужно, чтобы многие из крестьян сделались частными землевладельцами, чтобы их было, скажем, не десятки тысяч, а, пожалуй, миллионы». Покинувшие общину «новые помещики», как их иронически называли, по-прежнему оставались в тисках малоземелья. Крестьяне понимали, что хуторское хозяйство не прибавит им ни десятины земли. Современник передает разговор нескольких крестьян: «Вот у меня три парня – отрубов на них не дают, а парни на возрасте лет. Подрастут, что я буду с ними делать? Разбить по пяти десятин, три избы поставить. Ведь это – если господь пошлет мне жену, через семь лет будет на 15 десятинах 4 хутора. При такой-то малой земле, что же будет? Платить за нее плати, а просвета никакого. Чуть что, сейчас скажут: «собственник, тебе прирезки не может быть».