Великий Столыпин. «Не великие потрясения, а Великая Россия»
Шрифт:
Итак, что же можно сказать о его службе в охранном отделении? Струмилло доказывал, что Аленский являлся едва ли не самым ценным агентом киевских жандармов. Владимир Богров последовательно опровергал его доказательства. Полицейская справка о верной службе? Но она была подготовлена Кулябко после покушения, чтобы оправдать свое безграничное доверие к агенту. Исходившие от Аленского сведения о революционной деятельности отдельных лиц? На это Владимир Богров отвечал: «Ни одно из лиц, названных им охранному отделению, не пострадало по его вине, так как лица эти либо вообще не подвергались аресту, обыску или привлечению к до-знанию, следствию и суду, либо уже были привлечены к ответственности перед тем, как о них упомянул Дмитрий Богров» [373] .
373
Богров В.Указ. соч. С. 74.
В послужном списке агента Аленского числилась выдача группы анархистов-коммунистов во главе с Наумом Тышем и Германом Сандомирским. Но если Тыш связывал провал группы с Богровым, то Сандомирский, как мы имели возможность убедиться, не верил в его провокаторскую деятельность. Сандомирский указывал, что на руках у Богрова были резолюции анархистской конференции. Попади эти документы в охранное отделение, участникам конференции грозила бы многолетняя каторга. Но Богров не выдал резолюций, что, по мнению Сандомирского, было странно для секретного агента. Большинство анархистов отделалось сравнительно легкими наказаниями.
Струмилло уделил много внимания делу Мержеевской, в котором была видна предательская роль Богрова-Аленского. Суть этого дела состояла в следующем. В сентябре 1909 г. в Киев приехала молодая дама, значившаяся по паспорту швейцарской подданной Еленой Люкиенс. Но Богров знал, что под этим именем скрывалась Юлия Мержеевская (Люблинская). Она пользовалась некоторым весом в эмигрантских кругах, правда, не благодаря уму или деловым качествам, а из-за большого наследства, которое тратила на поддержку эсеров. Богрову быстро удалось завоевать ее доверие и выведать, что парижские эсеры поручили ей организовать покушение на Николая II в Севастополе. Бывшая бестужевка со светскими манерами должна была поджидать царя на набережной с букетом цветов, в котором была спрятана бомба. Однако покушение сорвалось из-за опоздания на поезд.
Поскольку речь шла о подготовке к цареубийству, между Петербургом и Киевом началась интенсивная переписка. Директор Департамента полиции Н.П. Зуев дал шифрованную телеграмму Кулябко: «Юлию Мержеевскую-Люблинскую держите неотступным наблюдением, выяснить связи, направить агентуру выяснение степени справедливости ее объяснений» [374] . Под агентурой подразумевался Богров. Он не отходил от Мержеевской ни на шаг, сообщал о ее знакомых и передавал в охранное отделение письма, которые она доверяла ему отправить по почте. Игра продолжалась целый месяц, после чего Мержеевскую арестовали.
374
ГАРФ, ф. 271, оп. 1, д. 5, л. 25.
Но полицейские, раскрывшие заговор с целью цареубийства, не дождались заслуженных наград. Поведение Мержеевской вызвало сомнение даже у Кулябко. Он, например, высказал предположение, что эсеры просто хотят прощупать его агентуру – в данном случае Аленского. Севастопольское жандармское управление заверило, что организация покушения, как ее описывает Мержеевская, представляется чистой нелепицей. Следствие по этому делу окончательно расставило все по своим местам, потому что Мержеевская, по словам официального документа, «стала проявлять признаки психической ненормальности». По мнению подполковника М.Я. Белевцева, руководившего следствием, «дело это было раздуто Аленским с целью создать преувеличенную оценку самому себе как сотруднику». Владимир Богров выражал уверенность, что его хитрый брат подсунул полиции мнимый заговор, зная, что экстравагантная дама серьезно не пострадает. Но вернемся к нашим попыткам проанализировать поступки Богрова.
Характерно, что, помогая полиции выявить лиц, якобы замышлявших цареубийство, Богров сам разрабатывал план громкого террористического акта. Будучи за границей в 1909 г., он говорил редактору анархистской газеты о необходимости убийства Николая II или Столыпина. Для Богрова была важна мысль о «центральном» терроре. Только покушение на одну из главных фигур режима могло вызвать необходимый общественный резонанс. После некоторых колебаний он остановил окончательный выбор на премьер-министре. Важнее Столыпина только царь, делился он своими планами, но до царя одному террористу не добраться. Столыпин был для Богрова не просто высшим сановником империи. О премьер-министре и его реформах часто говорили в доме Богровых. Отец и старший брат отрицательно относились к карательной политике министра, но высоко ставили его преобразовательную деятельность. По воспоминаниям невестки, «Митя соглашался с ними в этой оценке, но говорил, что именно поэтому-то Столыпин и опасен для России: все его реформы правильны и полезны в частности, но не приведут к тем глубоким переменам, к тому полному и крутому повороту, если не перевороту, который России нужен; он только затормозит его» [375] .
375
Убийство Столыпина. Свидетельства и документы. С. 88.
Богров, как типичный представитель радикального поколения, не сомневался в своем праве судить, что являлось благом или злом для России. Эволюционный путь казался ему неприемлемым, может быть, просто из-за неброскости и неромантичности. Политические деятели, не желавшие бесповоротно распрощаться с прошлым, были для революционеров злейшими врагами. Бэлла Барская передавала разговор с Богровым весной 1910 г.: «Я ненавижу одного человека, которого я никогда не видел. – Кого? – Столыпина. Быть может, оттого, что он самый умный и талантливый из них, самый опасный враг, и все зло в России от него» [376] .
376
Прилежаева-Барская Б.М.Дмитрий Богров // Минувшие дни. 1928. № 4. С. 84.
Намеревался ли Богров действовать в одиночку или же он искал сообщников? Приговор военно-окружного суда содержал противоречивые формулировки. С одной стороны, Богров признавался членом «преступного сообщества, именующего себя анархистами-коммунистами», «участвовал в совещаниях членов означенного сообщества при обсуждении ими вопроса об организации убийства Председателя Совета министров, статс-секретаря Петра Аркадьевича Столыпина» и убил его «во исполнение задач вышеозначенного сообщества и по поручению последнего» [377] . С другой стороны, суд даже не пытался выявить других участников преступного заговора. В этом деле было много туманного и непонятного.
377
Обвинительный акт по делу о помощнике присяжного поверенного Мордке Гершове (именующем себя Дмитрием Григорьевичем) Богрове // РГВИА, ф. 801, оп. 8, д. 330, л. 7.
Складывалось впечатление, что у Богрова имелись двойники. Одного из них верхом на лошади видели 29 августа в день прибытия Николая II. Он пытался пересечь царский маршрут, но был остановлен, после чего скрылся. Очевидцы утверждали, что неизвестный всадник и Богров были похожи как две капли воды. Еще больше свидетелей утверждали, что 1 сентября на ипподроме Богров, выдавая себя за фотографа, пытался приблизиться к трибуне для высокопоставленных гостей. Пристальный взгляд Богрова ощутил на себе губернатор Гире, стоявший рядом со Столыпиным. Генерал-майор П.В. Медем – комендант крепости, куда привезли арестованного, сразу опознал в нем мнимого фотографа: «Я сказал Богрову, что видел его вчера на ипподроме, на что он ничего не возразил» [378] . Однако все эти свидетельства расходятся с материалами следствия, установившего, что Богров не мог быть всадником 29 августа и не посещал ипподрома 1 сентября.
378
ГАРФ, ф. 271, оп. 1, д. 2, л. 296.
Если предположить, что Богров являлся членом хорошо законспирированной террористической группы, то возникает вопрос, чье задание выполняли боевики. Зеньковский намекал на причастность к РСДРП. Со ссылкой на генерал-губернатора Трепова он писал, что «в день покушения на Столыпина Богров обедал в ресторане «Метрополь», находящемся против городского театра, с известным врагом монархического строя Львом Троцким-Бронштейном. Все поиски Льва Троцкого после убийства Столыпина ни к чему не привели» [379] . Эта версия не лишена некоторых оснований. Троцкий был тесно связан с Киевом, сотрудничал в местных газетах и имел обширные связи с тамошними нелегалами. Однако Зеньковского опять подвела память. С генерал-губернатором беседовали многие, но никто не припомнил, чтобы Трепов говорил о чем-нибудь подобном. В материалах расследования нет ни слова о поисках Троцкого. Да его и бесполезно было бы искать, потому что в день покушения он находился на конгрессе социал-демократов в Йене. «Прежде, однако, чем дошло дело до моего выступления, – писал Троцкий в своих мемуарах, – получилось телеграфное сообщение об убийстве Столыпина в Киеве. Бабель сейчас же подверг меня расспросам: что означает покушение? Какая партия за него может быть ответственна?» [380] Троцкий ничего не мог ответить, так как имя Богрова ему ни о чем не говорило и в ресторане он с ним, конечно, никогда не обедал.
379
Зеньковский А.В.Правда о Столыпине. Нью-Йорк, 1956. С. 237.
380
Троцкий Л.Моя жизнь. М., 1990. Т. 1. С. 248.