Великий Волшебник
Шрифт:
Лена одновременно окунула их в чашу с огнем и протянула подругам. И тут же замелькали в воздухе фосфоресцирующие разноцветные тени и зазвучали под сводом разбивающиеся на осколки эха крики:
— Сандра! Сандра! Сандра! — и веселый заливистый смех.
К этим крикам добавились и другие. Чаще всего звали Артура, но упоминались и Аркадий, и Сандомир.
Вдруг чистый девичий голос откуда-то из-под самого свода прокричал нараспев, протяжно и торжественно:
— Алиллуия Адонаи Шебаот!
И другой голос, тоже девичий, затянул
— Pater noster, qui est in coelis! Sanctificetur nomen tuum, adveniat regnum tuum, fiat voluntas tua, qui in coelo, etiam in terra…
Этот голос утонул в новом возгласе, который повторился четыре раза, прежде чем угас.
— Ом мани падме хум! Ооом мани падме хуум!
С каждым разом этот крик становился все протяжнее и все тише, и наконец затерялся в звоне колокольчиков и стуке индийского барабана, на фоне которого набирал силу голос, поющий Маха-мантру:
— Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе, Харе! Харе Рама, Харе Рама, Рама, Рама, Харе, Харе!
И долго голоса, похожие на эхо продолжали славить божественные имена во множестве мелодий на множестве языков.
А когда нагие девственницы поднимались в алтарь по ступенькам, ведущим с двух сторон к Великой Чаше, ангельский хор запел «Кюриэ Элейсон», и откуда-то пробился старославянский глас, который подобает произносить лишь священникам — но и его пропела звонкоголосая девушка:
— …Яко твое есть царство, и сила, и слава, Отца и Сына, и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков.
Хор пел на разные голоса и с разными акцентами «Аминь», «Амен» и «Оумин», когда два факела с разных сторон коснулись краев Чаши и, выбросив сноп искр, поднялся из Чаши Великий Огонь.
Голоса Вали и Анти перекрыли хор.
— Артур! Аркадий! Сандра! Сандомир!
И тотчас же вспыхнули тысячами огней люстры под сводами, и в зале стало светло, как при свете дня. Цветные фантомы исчезли, разбросав в воздухе негаснущие искры, хор смолк, оставив после себя только угасающее эхо.
На мгновение наступила тишина.
Но эту тишину прорезал тот голос, который начал пение под сводами. Голос этот искрился безграничной радостью, когда, растягивая до бесконечности первую гласную и гортанное придыхание следом за нею, пропевал имя Бога, которое никогда не произносят в церквах и синагогах и безбожно перевирают в каббалистических заклинаниях:
— Алиллуия Яхве Шебаот! Алилуия Я-а-ахве Элоха-а-а!
Перстень Сандомира
Странным образом вслед за днем в местности вокруг замка наступил вечер, который плавно перешел в ночь. Солнца на небе не было, но горизонт старательно изобразил закат, а небеса устроили вечерние сумерки вкупе с налетом туч.
Наступила ночь, а с нею пришла гроза и ливень.
Крыша башенного каземата оказалась дырявой. Амиго часа полтора покорно принимала нашествие стихии в виде холодной воды, капающей с потолка, и кинжальных молний, норовящих прорваться сквозь зарешеченное, но незастекленное окошко.
Потом пришла Вероника и на коленях упросила подругу спуститься вниз. Шрамы Вероники еще не затянулись окончательно, однако к этому шло, и очень быстро.
Амиго согласилась.
В каминном зале ее укутали в плед и посадили у самого огня. Остальные расположились на коврах и в креслах вокруг столика, где стояли бутыли и бокалы, а между ними — игрушечный трон. На троне восседал Сандомир в бархатной мантии и с трезубцем в руке.
Все присутствующие предавались своему излюбленному занятию — они ничего не делали. Все свечи в зале были погашены. Аркадий взялся было штудировать энциклопедию по порядку следования томов, но Сандра задула семисвечие, возле которого он пристроился.
Фантомы куда-то исчезли, едва началась гроза.
Единственным источником света оставался камин. Его пламя отбрасывало на стены причудливые тени.
Аркадий вертел в руке свой перстень с изумрудом. Он долго разглядывал камень на свет — на фоне багрового пламени изумруд казался почти черным и точно таким же был рубин Сандры.
Потом они с Сандрой поменялись кольцами. Но золотой перстенек с рубином с трудом налезал Аркадию на мизинец, а платиновое кольцо с изумрудом не держалось даже на большом пальце Сандры.
Почему-то Аркадий не захотел брать свое кольцо назад, и Сандра положила его слева от трона Сандомира.
— Ты похож на Нептуна, — шепнул Сандомиру Аркадий и положил второй перстень справа от него.
Сандомир не был похож на Нептуна. Для этого у него была слишком маленькая бородка и слишком молодое лицо.
Скорее прав был Кир — Сандомир походил на главного героя рок-оперы «Jesus Christ Superstar».
Часы ударили полночь.
Заблестели в воздухе цветные искры и стали проявляться то тут то там нагие девичьи тела. Слышался тихий смех. Это возвращались фантомы.
Черный рубин и черный изумруд вдруг осветились изнутри своим природным цветом. Сначала появились точки — красная и зеленая, а потом камни словно вспыхнули, выбросив из себя по лучу.
Лучи эти, широкие — в размер камней — у основания, сужались постепенно, как клинки шпаг, и скрещивались остриями том месте, где на длинной рукояти трезубца покоилась рука Сандомира.
Его средний палец можно было различить разве что в лупу даже с самого близкого расстояния. Но мерцающую точку в этом месте увидели все, даже те, кто сидел далеко.
Сандомир отложил посох, соединил руки, и мерцающая точка пришла в движение. Он снял новоявленный перстень и положил его на стол перед собой.
Средоточие света, до того напоминавшее геометрическую точку, не имеющую размера, стало расти, и вскоре все смогли невооруженным глазом различить, что это именно перстень.
Сандра взяла его в руки. Кольцо продолжало расти, пока не подошло по размеру для среднего пальца Сандры.