Великий врачеватель
Шрифт:
— Почему ты так считаешь? — спросил эмир.
— Масуд — старший сын, и власть должна перейти к нему. Но султан завещал трон среднему — Мухаммаду. Мухаммад займет трон, а Масуд кинется этот трон отнимать. Так что я пойду и перепишу письмо заново.
Все случилось так, как предполагал Ибн-Сина.
От Масуда через несколько дней прибыл посол.
Он объявил, что Масуд оставляет правителем Исфагана Ала уд-Даула. Пусть только Ала уд-Даула платит ежегодно налог.
Масуд прислал для Ала уд-Даула почетный халат и жалованную
— А у Масуда есть важные дела в Газне, и он уходит туда со всем войском, — так передал посол.
— Твое письмо возвратило мне власть, — повторял по дороге Ибн-Сине воспрянувший духом эмир.
Ибн-Сина подъехал к дому один.
Дом был пуст.
Ибн-Сина недоуменно осмотрел голые стены, пол. Кому-то могли понадобиться ковры — это понятно. Кто-то захотел прихватить утварь — это тоже понятно.
Даже чернильницу увезли с собой люди Масуда.
Это все поправимо.
Но грабители увезли с собою «Книгу справедливости». Все двадцать томов. Ту самую книгу, которую Ибн- Сина начал писать сразу после «Канона».
Эту книгу он вынашивал в сердце своем многие годы.
Эта книга была приговором всей западной и восточной философии, всем законам черной, яростной жизни.
И вот, как будто по иронии, жизнь еще раз доказала Ибн-Сине свою несправедливость. Навсегда пропала именно эта книга — «Книга справедливости».
Ибн-Сина сел на холодный пол.
И так одиноко ему стало. И руки ослабли, устали, и ноги вот подогнулись.
Пусто кругом. Одиноко и пусто.
Зачем, для кого он писал свои многотомные книги? Кто читает их? Несчастная сотня грамотных людей в городе.
А потом приходит правитель, повелитель алчных воинов, и сажает этих ученых в ямы, выгоняет из дому. И книги горят, исчезают.
Так много все рассуждают о силе познания, о торжестве разума. А сила — вот она, в жестокости. И торжествует не разум, а невежество, злое, тупое невежество.
Да будет ли когда-нибудь время, когда они, ученые, станут необходимыми людьми. Когда правители будут советоваться со знаниями, а не со своей дикой волей. И весь мир будет объединен в единое, общее, справедливое государство. Без войн, захватов и убийств.
Но надо все-таки подниматься… Ведь завтра сюда придут ученики. И надо будет говорить им что-то о пользе знаний.
В последние годы здоровье Ибн-Сины ослабло.
Когда-то он написал книгу о желудочных коликах.
Теперь сам он страдал этой болезнью.
Ибн-Сина лечил себя успешно, до тех пор, пока Ала уд-Даула, находящийся в походе, не вызвал его к себе.
Врач, который готовил лекарство по рецепту Ибн- Сины, бросил в лекарственную смесь в пять раз больше семян сельдерея, чем полагалось. Возможно, он сделал это нечаянно, не по злому умыслу. Но от такого лекарства язвы в желудке и в кишечнике, которые уже стали затягиваться, снова открылись, увеличились в размере.
Рядом с Ибн-Синой не было ни одного близкого человека.
Джузджани,
Ибн-Сина догнал эмира Ала уд-Даула по дороге в Хамадан. Он был слаб, и его несли в паланкине.
Он уже не принимал лекарств.
«Управитель, управляющий мною, бессилен управлять, и ныне бесполезно лечение», — сказал он самому себе.
Полузнакомый человек написал с его слов завещание. Все свое имущество Ибн-Сина велел раздать беднякам, слуг отпустить на волю.
Он умирал в полном сознании.
Возможно, в последние минуты он вспомнил юношеские мечты о бессмертии, потому что внезапно раскрыл глаза, усмехнулся и сказал:
От праха черного и до небесных тел Я тайны разглядел мудрейших слов и дел. Коварства я избег, распутал все узлы, Лишь узел смерти я распутать не сумел.Это были его последние слова.
18 июня 1037 года Ибн-Сина умер.
О последних часах Ибн-Сины есть такая легенда.
Великий врач, почувствовав приближение конца своих дней, решил дать бой смерти.
Не зря он дни и ночи многие годы изучал свойства разных растений, тайны лекарств.
Он решил победить смерть, оставшись в живых надолго.
Напрягая ослабевшие руки, он приготовил сорок разных лекарств, разлил лекарства в сорок разных сосудов. На каждом сосуде написал номер.
Потом он вызвал самого верного своего ученика.
— Слушай меня внимательно, — сказал он ученику. — Силы мои ослабли, и, вероятно, завтра я потеряю сознание. Но я не умру, если ты применишь все эти сорок лекарств в том порядке, как я тебе продиктую.
И он стал диктовать.
Первое лекарство полагалось влить в рот.
Вторым лекарством натереть грудь.
Третьим — спину.
Четвертым — ноги.
Пятое снова влить в рот.
И так до сорокового.
На следующий день аш-шейх ур-раис потерял сознание.
Перед учеником лежало безжизненное тело изможденного старика. Сухие слабые руки, щеки ввалились, и только высокий лоб говорил о глубоких тайнах ума Ибн- Сины…
Ученик, волнуясь, взял первый сосуд с лекарством.
Потом — второй, третий, четвертый. Он делал все так, как диктовал ему учитель.
Взял десятый сосуд, двадцатый, тридцатый.
Постепенно немощное старческое тело превращалось в цветущее тело юноши. Уже появилось дыхание, зарозовели щеки.
Перед учеником лежал сильный красивый юноша с полным благородства, мудрым лицом.
Осталось сороковое лекарство.
Последнее лекарство должно было укрепить ту жизнь, которую вдохнули в Ибн-Сину все тридцать девять лекарств.
Испив последнее лекарство, учитель должен был открыть глаза, глубоко вздохнуть, улыбнуться и встать.