Великий закон доктора Строптизиуса
Шрифт:
– Представляете, сломали! Ну, ни на минуту нельзя отлучиться с рабочего места. Прихожу, сажусь работать и здрасьте-пожалуйста! Сломана! Вы представляете?
Все лениво представили эту картину.
Внезапно Трофимчук возвысил голос:
– Не хлам это. Цветы, товарищ Морошкина.
– А? Что такое? Вы еще здесь, Паша? Вы же видите - машинка сломана! Я не могу перепечатать ваши бумажки!
Трофимчук стоял, опустив вдоль туловища руки. Синие его глаза с тоской смотрели на Морошкину.
– Не из интеллигентов я, Виктория Петровна, вы
– Да что с вами, Павел Петрович? Вы что, шуток не понимаете?
Трофимчук пристально смотрел на Виту. Лицо его не двигалось. Шевелились только бледные губы.
– Может и не понимаю я ваших шуток, Виктория Петровна. Темнота я. Деревня. Вы вот поиздевались, и вам приятно. А я тоже себе хочу удовольствие сделать. Вот и говорю. Торгую я, да. Цветами. А цветочки из бумаги цветной делаю. Не помогают мне состоятельные родственнички. Я им помогаю. На театры да на книжки с картинками нету у меня денег.
– Нет переживай, Паша!
– стали утешать его машинистки.
– Ты же знаешь Виточку!
– Поболтали, товарищи, и расходитесь по рабочим местам.
– Вы думаете, я собака, - не унимался Трофимчук.
– Ну почему - собака?
– капризно спросила Вита.
– Вы больше похожи на камышового кота. У вас такие же круглые глаза и белые острые зубы. Мя-я-я-у-у!
Трофимчук запрокинул голову и тоскливо провещал:
– Я знаю, все вы считаете меня собакой. Но я не собака. Нет. Не собака я.
Тут все захохотали. Трофимчук бледно улыбнулся и, опустив глаза, вышел.
На следующий день его на работе не было. Сослуживцы корили Виту. Все считали ее причиной внезапного отсутствия завскладом. Через два дня Трофимчук позвонил на работу и сказал, что болен. Сослуживцы заволновались: сирота-завскладом лежал дома один и некому было подать ему стакан воды! Вите предложили навестить больного и тем загладить свою вину. Она охотно согласилась сделать это в рабочее время.
Купив пакетик кефира, пучок петрушки, рулон цветной бумаги и один апельсин, Морошкина рассеянно плелась по набережной Мойки. Она нашла дом, поднялась на второй этаж и постучала в дверь ногой. Ей открыла соседка. Вита прошла в самый конец коридора и перед дверью стала стряхивать с шубы снежинки. В комнате возбужденно разговаривали. Вита прислушалась.
– Паша, дорогой, - всхлипывал юношеский голос, - не скрывай от нас ничего! Скажи, какие наши шансы? Могут ли они помочь?
– Могут, - заверил голос Паши.
– Академики все могут. Только, Шурка, вот незадача какая выходит - заняты они. Работают, понимаешь, над опытами.
– Павел Петрович, родной, а вы нас, простите, не обманываете?
– с мучительной интонацией спросил бас.
– Ведь ничего нам такого-разэтакого не надо! Только бы коллективную нашу жалобу во все вышестоящие инстанции передать. Уж мы-то в долгу не останемся!
– Эх, кореш, - захрипел еще кто-то, - нету ведь терпения! Ты уж к прокурору, милый, сходить не забудь! Он
– Организуем, - заверил Трофимчук.
– И суд. И научную консультацию. Адвокатов наймем, фельдшеров. Я как жалобу вашу в Академию занес, там, конечно, сразу прочитали, разобрались. Ну, вышли ко мне академики. И говорят: "Ясно, товарищ такой-то. Но сейчас помочь не можем. Загляните-ка на следующей недельке" Ученые! Против них не попрешь.
Вита приникла к замочной скважине, но изнутри торчал ключ. Ничего не оставалось, как постучаться и войти.
В пустой комнате, в углу на голой железной сетке кровати сидел Трофимчук, закутанный в пальто. Вокруг него на корточках застыли трое. Увидев Виту, они тотчас вскочили и заспешили к выходу. Все трое были похожи друг на друга унылым выражением лица. Полный мужчина в каракулевой шапке поклонился Вите:
– Позвольте представиться, девушка, - он сморщился.
– Гражданин Каннибальских, Лео. А вот мой паспорт.
– Я верю, верю!
– отпрянула Вита.
– Не надо паспорта!
Сутулый юноша с бровями "домиком" сделал ныряющее движение головой и всхлипнул:
– Амадей я! Гражданин Вампирский. А паспорт мой вот. С печатями. Можете проверить!
– Что вы, что вы!
– отмахнулась авоськой Вита.
Третий мужчина с сизыми мешочками под глазами низко поклонился Морошкиной:
– Приятного вам здоровья, барышня! А паспорт у меня с собой. И прописка есть. Постоянная. Городская. Улица Гробостроителей, дом 13, квартира 5, корпус 49. И корпус есть!
– он по-детски радостно рассмеялся. Сизые мешочки под глазами затряслись.
– А фамилия?
– сурово спросила Вита.
– Всегда ваш Вилли Кадавров!
Троица гуськом вышла из комнаты.
Вита подскочила к неподвижному Трофимчуку, бросила авоську на пол и пылко зашептала:
– Ба, Паша! Да вы, оказывается, знаетесь с академиками! Со всеми сразу! Вы - ученый? Бакалавр? Магистр? Только не говорите мне "нет"! Какую же область науки вы решили осчастливить? Не тушуйтесь, Пашуля! Я всегда в вас верила! Мне вы можете сказать все - не выдам. Никогда. В школе мне так и говорили: "Витка, ты - могила!".
Трофимчук вдруг качнулся, как кукла-неваляшка, и со звоном упал на сетку кровати. Пальто съехало на пол, и Вита увидела, что Трофимчук в лимонного цвета исподнем. Она невольно зажмурилась, но не потому, что ей стало неловко, а потому что человеческий глаз не в силах вынести цвета такой ядовитой яркости. Не открывая глаз, она сказала:
– Вам плохо, Павел Петрович. Вы голодный. Хотите таблетку анальгина?
– Да-а, - сдавленно простонал Трофимчук и протянул дрожащую руку.
Вита сунула ему таблетки. Он высыпал их в рот и сжевал, как конфеты. Вита азартно шарила глазами про комнате. В ней не было ничего, кроме цветного изображения Есенина среди берез в самодельной, березовой же, рамке и засаленной репродукции с картины Пукирева "Неравный брак".