Великий закон доктора Строптизиуса
Шрифт:
ПАША
Павел Трофимчук торопился с работы домой. Сырой дым висел над Мойкой. Мелкие снежинки таяли в черных лужах. Ветер заглушал шаги прохожих, раздувал полы пальто. Трофимчук завернул во двор своего дома и в темноте ступил в лужу. В правом ботинке захлюпало.
Дома Трофимчук с досадой рассмотрел подошву и задумался. Нужна была новая обувь. До зарплаты оставалось три недели. Брать деньги в долг Трофимчук считал недостойным самостоятельного мужчины. Он порылся в шкафу, выбирая, что бы продать, но ничего ценного не нашел. Внезапно вспомнив, он вытащил
Жизнь не баловала Павла Трофимчука. Он рано остался без родителей, был вынужден уйти с первого курса финансового техникума и самостоятельно зарабатывать на хлеб. Ему было двадцать три года, и он занимал скромную должность завскладом большого института, который сокращенно назывался "ВНУХИ". Артистическая душа Павла тянулась ко всему загадочному, поэтому он не хотел знать, как расшифровывается название института. Когда же случалось ему разговаривать с бывшим одноклассником, то на вопрос, где он работает, Паша уклончиво отвечал: "Н-да... Если взять науку в общем объеме, то это глыба!"
У Трофимчука было приятное мягкое лицо и приветливая улыбка. Синие глаза ясно смотрели на окружающий мир. Денег ему не хватало.
Иконку Паша нес показать и, если удастся, продать, бывшему соученику, студенту-искусствоведу Шуре Петрову.
На одной из линий Васильевского острова Трофимчук разыскал нужный дом, вошел в длинную сырую подворотню и вдруг услышал тихий плач. Павлу показалось, что это ребенок.
– Чего ревешь, пацан?
– спросил он в темноту.
– Какой я пацан!
– зарыдали в ответ.
– Ты - Петров?
– щуря глаза, удивился Трофимчук и зажег спичку.
Огонек осветил дрожащую фигуру, прижавшуюся к мокрой стене. Петров испугался и закрыл лицо ладонями.
– Не надо света, Паша!
– Тебя выгнали из Академии художеств, Шура?
Петров хрипло, простуженно зарыдал:
– Отовсюду меня выгнали! Никто я теперь! Понимаешь - никто!!!
– А я принес продать тебе икону. Ботинок каши просит, а новый купить не на что.
– Какая икона?!!
– заголосил Петров, и на бледном лице его брови сошлись "домиком".
– Не Шура я теперь! Не Петров!
– Как это?
– не понял Трофимчук.
– Фамилию сменил, что ли?
– Сменил, сменил!
– запричитал бывший Петров.
– Тебе бы так сменить! Амадей я теперь! Вампирский!!!
После разговора в подворотне жизнь Трофимчука внешне не изменилась. Он по-прежнему аккуратно исполнял свои обязанности заведующего складом. Единственное, что можно было поставить ему в упрек - он слишком часто опаздывал на работу после обеденного перерыва. Никто не знал, что Трофимчук уже год, как не обедает вовсе! В час дня он аккуратно снимал свой черный сатиновый халат, надевал старенький пиджачок с ватными плечами и удалялся в неизвестном направлении с деревянным чемоданом в руке.
Однажды в ветреный зимний день около двух часов машинистка "ВНУХИ" Вита Морошкина от нечего делать бродила по Кузнечному рынку. Обеденный перерыв кончался. Морошкина, не спеша, выбирала себе лакомства, чтобы скрасить оставшуюся половину трудового дня. Она шумно разругалась с продавцами, ничего не купила и разгоряченная, довольная, покинула торговые ряды. Совершенно случайно она бросила взгляд в сторону кучки старушек, продававших вязаные шапочки и рукавицы. То, что увидела Морошкина, изумило ее. Рядом со старушками стоял неподвижный, побледневший от мороза Павел Петрович Трофимчук. У ног его был раскрыт деревянный чемодан. Трофимчук продавал искусственные цветы из перьев и бумаги!
Давясь от распиравшего ее смеха, Морошкина подбежала к нему и закричала:
– Ба, какая встреча! Павел Петрович! Почем торгуем? Ах-ха-ха-ха-ха!
Синий взор Трофимчука был устремлен мимо Морошкиной. Прозрачным, чистым как у снегурочки голосом он молвил:
– Полтора рубля штука. Желаете, девушка? Полтора рубля.
Морошкина отскочила от юного завскладом и галопом понеслась на работу. Не сняв шубы, она вбежала в канцелярию, упала на стол и возбужденно закричала:
– Что я видела! Нет, вы не поверите, что я видела! И не говорите, что поверите!
Три машинистки окружили ее.
– Нет!
– замахала руками Вита.
– И не спрашивайте, что я видела! все равно не скажу. Но если бы вы знали, что я видела, вы бы ни-ког-да не поверили!
Она рассыпала сигареты из пачки, расшвыряла деловые бумаги и побежала в соседнюю комнату. Там повторилась такая же сцена. Через полчаса Морошкина вернулась в канцелярию, а за ней шла толпа с горящими от любопытства глазами. Морошкина интриговала всех взглядами, прищелкивала язычком, взбивала локоны и строила глазки в пространство.
Внезапно в канцелярию вошел строгий, подтянутый Павел Трофимчук с деловыми бумагами.
– Ах-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
– рассмеялась ему в лицо Вита.
– Мне бы бумажки перепечатать, - твердо сказал Трофимчук.
Вита цепко схватила его за руки.
– Сказать, или не сказать, Пашуля, что я видела?
Она повернулась к толпе любопытных:
– Посмотрите на него все! Правда, красивый? Павлуша, вы могли бы сделать карьеру в кино с вашей внешностью!
– Пустите, - попросил Трофимчук, потупившись и не решаясь вырвать руки.
Толпа любопытных ничего не понимала, но все согласились, что Трофимчук действительно очень хорош собой.
– Так сказать или не сказать?
– заглядывала ему в лицо Вита.
– Мне что. Говорите. Бумажки только перепечатайте. Работнички...
– А Трофимчук на рынке торгует! Всяким хламом!
– выпалила Вита и с напускным ужасом отшатнулась от него.
– Не хлам это вовсе, - угрюмо заметил Трофимчук.
– Цветы. Людям радость.
Но Вита уже забыла про него. Она демонстрировала сослуживцам свою неизвестно кем испорченную пишущую машинку: