Великий
Шрифт:
На всякий случай, до свидания!
Ваша преданная поклонница
Соня.
P.S. Не утомила ли я Вас своей сумасбродностью? Простите! Уже запускаю "Outlook Express" и через мгновение нажму на "enter". Останется лишь пожелать моему белому голубку достигнуть Ваших звездных вершин - a tout prix[6]!
* * *
От: great@supermail.ru
Дата: 24 сентября
Кому: Petitlievre@yandex.ru
Тема: Sub specie aeternitatis
Здравствуйте Соня! Или Ася? Пусть так, как Вам нравится больше!
Увы, я не N.N. и шалить со мной - как правило, дело пустое…
Да! Я же бывал в Вашем славном городе! Проездом, правда, лет двадцать назад. Выпил, помнится, на вокзале бутылку местного пива, и ничего - остался жив! Значит, есть у Вас возможность жить! Еще - бумага, перья, компьютеры (и даже интернет?). И роща за городскими стенами у Гекадема… И фонтан, вода которого (как думал Еврипид) легко смывает все людское зло…[7] Итак, у Вас имеется фонтан? Скамейки, клумбы и цветы на
Простите меня, Соня, за эту шутку! Я позволил себе - что редкость!
– отшалиться Вам в ответ!
Понимаю Ваше нетерпение: Вас терзает желание проникнуть в творческую лабораторию современного "алхимика" от литературы? Войти, так сказать, во "святая святых"? Кто-то, когда-то помянул его имя в контексте имен Великих? Не заблуждение ли это? Но, быть может, пребывая в неведении, Вы избежали бы ожога разочарования? Не зря ведь говорят, что большое видится на расстоянии! И все же, я согласен немного об этом поговорить…
Что такое сегодня жизнь современного писателя, творчество которого, что называется, востребовано и поставлено на поток? Сложный производственный процесс, в котором, кроме автора, участвуют множество прочих лиц. Литагенты, референты, издатели, критики, редакторы журналов и т.д. Референты - одна из важнейших частей. Кто-то превращает их в литрабов, но для меня, например, - это первые друзья, которые помогают справиться с массивом черновой и "малотворческой" работы. Главное - идея, сюжет, основные установки композиции, разработка взаимодействия персонажей и пр.
– принадлежит автору (по крайней мере, должно ему принадлежать). Но иногда иные обитатели творческих вершин "бронзовеют" и желают лишь почивать на лаврах. Тогда мир "их" произведений - продукт деятельности литрабов. Чуткий читатель, однако, всегда умеет различить подмену истинного творчества поделками литературных рабовладельцев. "Автор настолько талантлив и работоспособен, что издает пять-десять великолепных романов в год", - если Вы прочтете такое, знайте, что речь идет об очередном литаферисте.
Уверяю Вас, быть писателем в современном мире - дело не простое. Талант, работоспособность, ясное целеполагание - это далеко не все... Есть, например, корпус "обязательных идей", которые современный востребованный автор должен всегда держать пред творящим умственным взором. По сути - это "неудобоваримые" инструкции, для истолкования которых требуется особый "толмач", но пренебрегать ими – значит заведомо обречь себя на неуспех.
Рука моя тянется к книжной полке и касается запыленного стекла старой фотографии. Это Эдмунд Гуссерль[8] - человек, к которому я с юности испытываю смешанные чувства восхищения и брезгливости… Седая бородка клинышком "а-ля троцкий", жесткие продольные складки на щеках и застывший взгляд одержимого из-под дурацких очков в тонкой металлической оправе… Чем может осчастливить мир этот великий творец "инструкций"? Откладываю фотографию и тяну с полки еще более пыльный книжный фолиант… Открываю наугад… Читаю…
"Изучать какой-нибудь род предметности в его общей сущности (изучение, которое должно преследовать интересы, лежащие далеко от теории познания и исследования сознания) значит проследить способы его данности и исчерпать его существенное содержание в соответствующих процессах «приведения к ясности»".
Можно ли с помощью этой "инструкции" настроить Ваш телевизор, включить пылесос, починить утюг, наконец? Попробуйте! Получилось? То-то! Но современное искусство без нее (и ей подобных) положительно невозможно! (Как невозможно вежливое обращение без слова "пожалуйста".) "Увы" это или "к счастью" - уже дело оправдания современного искусства. В порядке чего, хочу Вам, любознательная Соня, сообщить следующее… (Впрочем, необязательное для прочтения!) История человечества состоит из смены существующих парадигм - политических, экономических, этических и т.д. Искусство не является исключением. Тектонический сдвиг в современном искусстве порождает чудовищную в своей грандиозности парадигму, которая требует широкого концептуального и методологического разнообразия. Что с неизбежностью делает современное искусство (в традиционном осмыслении) маргинальным, поскольку оно способно развиваться только вне каких бы то ни было рамок и норм. Эта широта ошибочно воспринимается, как агрессия против существующих постулатом и догм. Но есть ли здесь оппозиция основным направлениям общечеловеческой мысли? Или последняя, в запале ставших уж ей привычными амбиций, просто не способна согласиться с тем, что давно стала частью чего-то более грандиозного? Как же быть с тем, что современный потребитель искусства не желает более довольствоваться получаемым доселе от художников-традиционалистов "вторичным" опытом; что он вожделеет иметь дело с "сущностью", а не с ее изображением, с истинным "сознанием", а не с бытием, как его коррелятом? Пора бы осознать, что современное художественное поле - это tabula rasa[9] и признать право нового экспериментатора на его свободное заполнение. Впрочем, достаточно оправданий…
Знаете, что пришло мне в голову? Если Ваши письма будут залетать ко мне и впредь, я сделаю их частью моей новой романтической повести. Назову ее, предположим, "Цветок Гекадема". Каково? Героиня будет непременно Асей. (Ведь Вы мечтали об этом, не так ли?) А сам превращусь в старого ипохондрика, обремененного, кроме тьмы болезней, всей
Чувствую, что успех этому проекту гарантирован! Поверьте, я редко ошибаюсь в таких вещах!
Каково Вам - облечься в бессмертную тогу Великого? Грандиозность, подлинный масштаб! Думаю, у нас не будет поводов для разочарований. И не надо слов благодарности!
Жду и держу свое окно открытым!
И.С.
* * *
От: Petitlievre@yandex.ru
Дата: 3 октября
Кому: great@supermail.ru
Тема: Avec l'espoir et la foi
"Я лишь одна буква неизвестно какого алфавита". Написала и засомневалась. Так ли? Скорее, я, подхватив налету перо, продолжаю собой чью-то строку…
Здравствуйте, Иван Сергеевич!
Не пугает ли Вас осень своим однообразием? Не потому, что иногда словно стучит по одной клавише, вытягивая бесконечный ряд из повторов случайно выбранной ею буквы; не потому что дождь сменяется дождем: то красно-желтым, то монотонно-промозглым, то горько-соленым - и все это со мной и сейчас… Да нет же! Октябрь 1833-го, октябрь 1859-го, октябрь каждого года девятнадцатого столетия, и двадцатого, еt cetera, et cetera[10] - нескончаемая желтая нить с нанизанными на нее листьями судеб. И лишь великие письмена на иных - попытка оправдания. "Октябрь уж наступил - уж роща отряхает Последние листы с нагих своих ветвей…" … "И на порфирные ступени Екатерининских дворцов Ложатся сумрачные тени Октябрьских ранних вечеров…" Впрочем, еще какое оправдание!
Сегодня я вдруг вспомнила, что обещала рассказать Вам про одного человека, - из моего детства, - дядю Ваню Парусова. Итак, слушайте… Мы жили тогда в старой хрущовке, и он был нашим соседом по площадке. Шумный и от того, верно, самый заметный в нашем подъезде, он внешним видом странным образом соответствовал своей фамилии: грудь и живот у него были как раздутый парус, голос - как параходный гудок; я уж не говорю про брюки - солпины так полоскались на ветру, что, казалось, ноги его передвигаются, подталкиваемые этим самым ветряным потоком. При всем этом он был рослый, как грот-мачта. Он, кстати, очень любил морские словечки: бизань, фок, грот, бак, корма, отдать швартовы, - хотя, по-моему, на флоте никогда и не служил. Но что делать, фамилия ему досталась такая! Дядя Ваня был человеком компанейский и необыкновенный добряк. Всем детишкам, бывало, с получки отпустит по леденцу или по прянику. Пошутит с каждым по-свойски, без хамства и грубости - как добрый Дедушка Мороз - с каждым найдет минутку поговорить, вникнуть в "глубокие" детские проблемы. А как же он любил праздники! Те наши советские - первое мая, седьмое ноября, Новый год, конечно. Но особенно - первое мая, из-за демонстрации, наверное. Он впереди колонны, как парус, тянет ее за собой, в руках самый большой флаг. Потом взрослые собирались во дворе на скамейках за деревянным столом. Водочка, селедочка, салатики - каждый выносил, чем богат. Музыка из окон - такая же простая и понятная, как эта селедочка с лучком, как граненые стаканы. Потом застольные песни - и так до вечера. Гулевали… Рядом росла береза, тогда еще молодая, но безумно стремящаяся к небу, жить. Мы тоже росли, но угнаться за ней конечно же не могли, и она, жалея нас, сбрасывала не дающиеся нам сережки вниз, под ноги или прямо на стол, в тарелки с закуской и стаканы с портвейном… Однажды дядя Ваня после демонстрации целый день просидел во дворе с портретом кого-то там из Политбюро в руке. Выпивал со всеми подходящими и знакомил с важной персоной. "Друг, значится, мой, - дурачился он, - не пьет, правда, зараза, в завязке".
– "Посодят тебя, Иван!", - пугали его знающие люди из бывалых. "А по мне пускай хоть и посодят,- отшучивался он, - и там, чай, будет с кем словом перемолвиться". Нет, уже не сажали. Маячили на подходе перестройка и Горбачев. Дядя Ваня, правда, не дождался: случилось что-то - то ли со здоровьем, то ли по семейной части - и он бросил в одночасье выпивать. Заскучал и перестал быть парусом. Брюки на нем беспомощно обвисли, словно попали в вечный штиль, и грудь уж не колесом, а потянула за собой вниз и плечи, и глаза. Тоска его одолевала. Никого не замечал: идет с работы и будто глаз у него нет - ни с кем ни полслова, ни "здрастье", ни "до свиданья". Или встанет возле подъезда, голову поднимет и смотрит куда-то. Мог так целый час простоять. Говорят, жена не выдержала и сама ему бутылку принесла: мол, выпей Вань. Но, как видно, поздно: выела его тоска до дна. Отодвинул он тогда от себя пол-литра, вздохнул, и спать пошел. А утром его уже не добудились: за два часа до рассвета сердце дяди Вани Парусова остановилось… (Мне кажется, той ночью была метель? Или это в день похорон завьюжило и закружило? Скорее последнее… La v'erit'e absolue[11].)