Великий
Шрифт:
История обычная, каждый припомнит таких не одну. Но почему-то для меня эти воспоминания очень важны. Не могу этого объяснить… Меня мучит вопрос, странный, нелепый, быть может, вопрос: о чем он так сосредоточенно думал, выстаивая свои последние часы у подъезда? О чем? Синдром завязавшего алкоголика, страдающего по отнятому стакану? Да нет же! Пускай я была тогда ребенком и прошлое от будущего мне отсекала кружащая вокруг меня проволока скакалки, и впечатления мои были подобны эскимо на палочке за одиннадцать копеек - съела и забыла. Может быть в другом и так, но не в этом. Дядя Ваня был парус, а для меня это как звезда - на всю жизнь… Я уверена, что его тоска имела иную природу. Но о чем? Не о том ли ему открылось, что терзает нас сегодня, чем больны мы сейчас? Все, что он любил и чему отдавался с такой детской непосредственностью - скоропреходяще и обречено смерти? Не это ли открылось ему? Если так, то он просто решил уйти раньше, чем это сделает его мир. Нужен ли парус одиноким пловцам, стремящимся выплывать подальше друг от друга? Петь одну
Удивляюсь себе: что это со мной? Игра в слова? Рефлексия? Наивный идеализм? Идиотизм… или, вопреки всему, не желание жить нарисованной на заборе жизнью? Быть может, все это вместе взятое? Быть может. Наверное, так и есть…
Не судите меня строго!
Бесконечно Ваша
Соня
P.S. И все-таки, я буква родного алфавита! Это - окончательно и бесповоротно!
* * *
От: great@supermail.ru
Дата: 8 октября
Кому: Petitlievre@yandex.ru
Тема: Sub specie aeternitatis
Разумная Соня!
Меня не пугает осень. Я не знаю осени. На моей вершине вечная зима!
А Ваш семиотический патриотизм вызывает восхищение! Этот алмаз постижений, даже ограняемый французской шлифовальной мельницей (еt cetera, еt cetera), удивительно прозрачен. И, как всякий алмаз, подвластен дисперсии. На какие цвета раскладывается Ваш патриотизм? Какой, к примеру, дарите Вы незабвенному Михаилу Терентьевичу? Худо, если он дальтоник, и лишен счастья видеть la multitude de vos peintures[12]. (Так, кажется, следует говорить в данном случае?).
Дорогая Соня! У меня тоже есть для Вас одна история. Но в отличие от Вашей, она совсем не романтична. Просто я ее помню! Она и есть мой эйдетизм…
В юности у меня был друг, Георгий Перов, Гоша. Его имя Вам, скорее всего, ничего не скажет (как и мне - имя героя Вашего рассказа), хотя в свое время оно было на слуху. Представьте себе: Гошу Перова называли восходящей звездой (ненавижу этот "звездный" риторический код - но куда от него?). И это уже после первого (он же - последний) поэтического сборника! Мы вместе учились в литинституте. Естественно, ходили на Таганку, в Современник, читали друг другу свои "гениальные" стихи. После выпуска один из нас какое-то время работал в Литературке, другой - ночным вахтером. Первый кропал рецензии, второй - творил Поэзию, подобно Вам, любуясь на звезды. Думаю, нет смысла светить фонарем в их лица? Who is who и Wer Existiert Wer?[13] Через два года у Гоши вышла та самая книга… (А ведь и я для этого обивал пороги в издательствах, используя ресурсы своих скромных новоприобретенных связей). Прихоть судьбы - книгу похвалил кто-то наверху, и критика тут же взорвалась соловьиным пафосом. О, эта наша поспешность! Почему? Мне думается, что многие взлетают не за тем, чтобы стать небесным телом, но чтобы подчеркнуть изысканность и глубину небосвода, чтобы оттенить неповторимость других - настоящих!
– звезд. Они - для того чтобы сгореть и вспышкой украсить небесную сферу. Иначе - провидение лишено разума, да и права вершить наши судьбы. Но вершит! Вершит и отпускает срок, чтобы взойти и светить. А что поднялось и воссияло - то и есть настоящее! У Гоши не было этого срока (надеюсь, семантика этого размышления не вызовет у Вас отторжения; уверяю Вас - это не "маленькая трагедия", а чистая проза жизни), не было совсем! Он "угас" уже в тот предновогодний вечер, ибо последнее "сияние" его славы видели лишь стены моей комнаты и я, нарезающий огурчики и колбаску. Он вошел ко мне первым гостем за четыре часа до боя курантов, но ожидание "брызг шампанского" не входило в его планы. Гоша сообщил, что едет на рыбалку и там, в одиночестве над лункой, встретит колесницу новорожденного Гелиоса. О, он уже ощущал себя гением, - вошел в образ!
– и старался соответствовать этому поступками! Я плеснул нам водки, мы выпили за наступающий, и Гоша на десять минут присел в уголке на кресло. Он что-то царапал пером в блокноте, а я, раздраженный его звездной оригинальностью, молча строгал салат. Потом он ушел, оставив на журнальном столике вырванный из блокнота листок. В нем - пять поэтических строк. Помню, что подивился их, не свойственным Гошеному перу, неуклюжести и нарочитости. Вот эти строки:
Когда ты ляжешь в мерзлую постель,
Украсишь дом парчовой бахромою, -
Последний дом, что дан тебе судьбою, -
Сглотнет твое дыхание метель,
И Вечность двери за тобой закроет.
Верно, его торопило Провидение, - безжалостное и беспощадное!
– даже на эпитафию отпустившее ему всего лишь несколько жалких минут. Шедевра не получилось! Кстати, Гошиного тела так и не нашли - лишь рыбацкий ящик у полыньи… Но, быть может, он вырвал не тот листок из блокнота? И его завершающий шедевр хищно "сглотнула метель"? Думаю, все-таки этого не было. Как не было звездной судьбы! И что это за парчовая бахрома в последнем доме? Fata Morgana![14] Его "последний дом" - шипение раскаленной материи в выстуженной воде…
Привет с заснеженных вершин!
И.С.
* * *
От: Petitlievre@yandex.ru
Дата: 15 ноября
Кому: great@supermail.ru
Тема: Avec l'espoir et la foi
Все еще осень… Но как будто уж и не она, а кто-то иной вместо
Здравствуйте, Иван Сергеевич!
Кажется, я сплела паутинку, в которую с головой угодила сама. Мои эпистолы к Вам, Великому Читающему Немому, стали моей "неосознанной потребностью", стихийной реализацией "права свободы", подобно "права на вену" у иглы наркомана. Впрочем, стоит Вам однажды разрешить эпистолярную альтернативу в пользу "нет", и я, обещаю, что лишу себя этого "права свободы". Представляю, как буду глядеть на эти бесконечные осенние строки с a vol d’oiseau[15]. Но пока Вы выбираете "да", я не могу отказать себе в удовольствии этого странного общения. Моя главная новость:
Михаил Терентьевич сделал мне предложение!
Нет, он, конечно же, делал это и прежде, делал тысячи раз: когда приглашал меня пить чай, рассказывал, как подвернул ногу, пытаясь догнать автобус, чинил замок в моей двери; когда смотрел на меня украдкой, разбивая яйца в скворчащее сковородное чрево… Я читала это в каждым его вздохе, в каждом повороте головы, в скрипе половиц под его ногами, в его ночном кашле, наконец. И всегда у меня был один и тот же ответ... Я уговаривала себя перемениться к нему. "Неужели тебя не прельщают мирный очаг и домашний уют? Неужели тихое семейное счастье не дороже тебе какой-то там выдуманной звезды? Он будет любить тебя до конца жизни!" Согласиться с этим было легко, но сказать "да" - невозможно…
О, Михаил Терентьевич совершил ради меня подвиг. (По крайней мере, я расцениваю это именно так). Недавно он поколотил хама Алексея Привалова (нашего сантехника, помните?). Каюсь - это я рассказала ему (Михаилу Терентьевичу) о давно уже претерпеваемых мной оскорблениях. (О, это еще мягко сказано! Представьте, с чем имеет дело в рабочие будни сантехник? Так вот, со мной он обращался именно, как с "этим".) Дальше все было как в водевиле. "Почему вы до сих пор молчали?", - вскричал Михаил Терентьевич и выбежал во двор. Отыскал в каком-то закутке полупьяного Привалова, вытащил на свет Божий и публично надавал кулаком по лицу, приговаривая, чтоб впредь тот обходил меня за версту. Говорят, что Привалов поклялся меня убить. Ну да Бог с ним…
Так вот этот голос, этот внутренний "тайный советник", - он нашептывал мне быть благосклонной к моему "ночному кошмару". Но чей это голос? Мой ли? Нет, я не узнавала его. Я садилась к компьютеру и стучала по клавишам. Для чего? Сейчас и об этом…
Знаю, что в это мгновение упаду в Ваших глазах, рухну в бездну, из которой, впрочем, прилетела моя звезда… Но у меня, кажется, нет иного выхода. Итак, я написала повесть и хочу доверить ее Вам. "Ну вот, - печально вздохнете Вы, - вот оно то, ради чего готовился этот ужин на двоих. После вальса при свечах подано главное блюдо, которое я не заказывал и не имею желания есть". Поверьте, я и не смею настаивать! Хотя, буду безмерно рада, если Вы согласитесь попробовать, пусть на один зубок. Надежда на это - и есть подтверждение моего права на жизнь. Цитирую Вас не подхалимства ради, но следуя своим убеждениям. Повесть называется "Осень бесконечная". О чем я писала? О себе, конечно, о себе, растворенной в бездне жизни, пытающейся заполнить эту бездну, связать и объяснить, сделать хотя бы чуть-чуть более целым то, что по недомыслию когда-то разбила. Истрачено столько слов… Но я объясню, почему я стала писать. Попробую объяснить. Просто мне вдруг показалось, что происходит какая-то ошибка. Люди, получившие от Творца талант художника, начинают красить заборы. Покрывают их причудливыми, совершенно небывалыми орнаментами, волшебными иероглифами, необычной формы фигурами… Красиво, многозначительно, умно, понятно далеко не всем и от того загадочно и притягательно. Но на заборе и малярной кистью… Современное творчество… Что оно для меня? Лабиринт Минотавра, быть может… Нет, скорее большой равнодушный дом, холодный пустынный замок, с вечным полумраком внутри. Бесконечные коридоры с неясными тенями, мозаичные окна со странными мертвыми узорами, залы с огромными, засыпанными остывшим пеплом каминами, портреты чьих-то забытых предков с растерянными от беспамятства лицами и бесстыдно обнаженными телами, а некоторые совсем без лиц - просто ничьи портреты; пытающиеся нашептать о скрытых за них загадках двери, но ведущие часто в никуда, в глухую кирпичную кладку; осколки стекла под ногами - это зеркала, они были когда-то зеркалами, но разбиты… Что делаю там я? Пытаюсь прочесть чьи-то застрявшие в паутине мысли? Но кому они нужны, если их былые обладатели разорвались в клочки, рассыпались мелкими осколками, подобно тем разбитым зеркалам? Зайдешь сюда и, как выйдешь, тут же забудешь, зачем приходил. Если, конечно, найдешь выход. А это не всегда и не со всеми… Так о чем же я мечтаю? Быть может о том, чтобы прошлое и будущее были вместе, а настоящее - как надежный узел между ними; морской - дядя Ваня умел вязать такие (Вы еще помните о нем?). И что б не эхо, не неясные тени, а живые голоса и родные лица, песни о своем и понятном. И не хохот из телевизора, а улыбка на счастливом лице того, до кого можно дотянуться рукой. Где эти лица и голоса?.. Но ведь стремление увидеть их, - надежда на то, что это случится, - и есть (еще раз повторю Вас) подтверждение нашего права на жизнь? Так? Как и всякое стремление получить невозможное…