Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и Альмы, которая была собакой
Шрифт:
Десятки пачек, по нескольку тысяч в каждой, выстроились на столе между консервными банками и бутылками вина. Вольфганг был в восторге.
— Вот они, вот они! — говорил он, с треском распечатывая пачку. — Это все тебе, Карл! Конечно, это более приятная форма сочувствия, чем слова. Да, друг познается «аморе, море, оре, ре…» Только это я и помню из лицейской латыни, Карл. Любовью, нравом, словом, делом познается друг. Как это правильно!
Я взял одну ассигнацию и с удивлением ее рассматривал.
— Но, Вольфганг, — сказал я, — это не наши деньги!
— Карл, ну
— Но таких денег я не видел!
— Следовательно, ты еще не видел денег вообще. Это оккупационные марки, Карл. И за каждую марку ты получишь десять бельгийских франков короля Леопольда!
Признаться, в этот вечер я составил компанию Вольфгангу. Мы вспоминали прежних друзей и юношеские проказы, я быстро охмелел и смеялся солдатским шуткам Вольфганга. Мое веселье было проникнуто нервозностью. Ужасные события последних недель, неопределенность, непрестанный страх, страх перед летящими над головами бомбардировщиками Геринга, перед марширующими по улицам солдатами, перед какими-то дикими распоряжениями и приказами немецких комендантов… И вдруг передо мной сидит гитлеровский офицер, один вид которого внушает моим соседям страх, и это совсем не офицер, это же мой Вольфганг, мой товарищ, школьный товарищ! Что он такое рассказывает? А, это действительно смешно!..
Часть пути к Динану Вольфганг ехал в большом грузовике, в котором была установлена машина, печатающая оккупационные марки. Они печатали их день и ночь, а к ним то и дело подъезжали офицеры связи и забирали свежие пачки для своих солдат. Это действительно смешно! Люди должны трудиться, в поте лица своего зарабатывать хлеб насущный, профессора толкуют об экономике, министры разглагольствуют в парламенте о бюджете, а здесь… хлоп — и сто марок, хлоп, хлоп — и тысяча… Да, Вольфганг прав и в отношении фламандцев. Нам было труднее получить работу, чем валлонам. Еще бы, у валлонов покровителем выступала победительница в прошлой войне — Франция, а у нас сейчас Германия.
И Германия сильнее Франции, сильнее! Превыше всего Германия! Как это Матерн сказал? Танки вперед, артиллерию назад, авиацию наверх! Дейтчланд, дейтчланд убераллес!..
Утром я проснулся и не сразу мог понять, что произошло.
Я оторвал голову от стола. Лицо было в чем-то липком. А-а, это вино…
Бутылки подрагивали на столе в такт грохоту проезжающих по улице танков. Да, приехал Вольфганг, деньги… Сколько их!
— Ян! — позвал я. — Ян, иди сюда!
Мне никто не ответил. Я прошел в комнату сына. Его кровать была застелена.
На часах было шесть утра. Значит, он не приходил домой. Это из-за того, что я принял Вольфганга. Не мог же я указать ему на дверь! Ведь он мой школьный товарищ, мой друг… Но он пришел сюда не как мой друг… Неужели Ян не понимает? Ну, я позволил ему сделать мне сюрприз. Ему ведь также здесь должно быть не по себе, хотя он никогда не отличался щепетильностью… Но где же Ян? Он обиделся, мой мальчик, он не ожидал от меня, что я сяду с германским офицером пить вино. А ведь нужно как-то приспосабливаться — я маленький человек… Кто-то хлопнул дверью? Это Ян, это конечно Ян!
— Ян! — позвал я, спускаясь вниз по лестнице. У раскрытых дверей стоял незнакомый мне человек в черном свитере.
— Вы Карл Меканикус? — спросил человек.
— Да, я.
— Вы отец Яна?
— Да. Где он? С ним что-то случилось?
— Ян арестован бошами!
— За что? Вы говорите неправду!
— Ян арестован гитлеровцами за порчу кабеля.
— Он не мог этого сделать, он всегда советовался со мной! Откуда вы знаете?
— Я работал вместе с Яном на станции. А когда это произошло, всех, кто работал на путях, взяли. Нас было шестьдесят человек. Гитлеровцы сказали, что расстреляют всех, если тот, кто перерубил кабель связи, не выйдет вперед. Ян вышел. Его взяли…
— Но он невиновен! Я не могу поверить!..
— Он не резал кабель! Кабели — это моя специальность… Он вышел для того, чтобы спасти остальных… Мы раньше не очень доверяли ему — ведь он сын состоятельного инженера. А он, он… хороший мальчик, ваш Ян.., — А, это вы? Понимаю, понимаю… Как зовут вас?
— Жак Фрезер.
— Валлон? Так, так… Мой мальчик ничего не знал, его даже не интересовали газеты. Это вы распропагандировали его, вы!.. Но что делать? Куда пойти?..
Его нужно спасти, спасти немедленно, а с вами я еще рассчитаюсь!
— Моя жизнь принадлежит вам, товарищ…
— Товарищ? Я вам не товарищ! Вы моего сына сбили с прямого пути! Он учился бы, он стал бы ученым! У него замечательный цепкий и сильный ум! А сейчас что делать?.. Я пойду… пойду к Матерну. Я найду его и освобожу Яна! У меня есть друг, большой друг, он офицер и поможет мне…
Я сразу нашел капитана Матерна — его знали все.
— Что случилось, Карл? — спросил он меня. — Ты так взволнован!
— Моего сына арестовали! Он невиновен!.. Вольфганг, спаси его!
— Арестовали? Мне вообще неприятно заниматься такими делами — я служака, строевик. А где его взяли, на станции?
Матерн позвонил, а я как, завороженный смотрел на серый ящик полевого телефона, от которого змеей шел красный лоснящийся резиновый жгут. Из-за такого вот куска резины страдает мой Ян, какая глупость!
— Говорит капитан Матерн. Да, да… Скажи, твои ребята вчера задержали некоего Яна Меканикуса? Это сын моего… Ах, так? Зо, зо, зо, так… так.., У меня все сжалось внутри, Матерн, не глядя мне в глаза, все говорил: «Зо, зо, зо…» Потом он бросил трубку, подписал пропуск и, все еще не глядя на меня, сказал:
— Ты дурно воспитал своего сына, Карл! Это ужасно!
— Что произошло, Вольфганг?!
— Он плохо себя вел, вызывающе вел себя… Полчаса назад он был подвергнут экзекуции…
— Какой экзекуции?! Вольфганг, пожалей меня, попроси их! Ты же всех знаешь!
— Он расстрелян, Карл! Мне очень жаль…
В тот же вечер какие-то рабочие в покрытых углем комбинезонах принесли мне моего мальчика… Мы похоронили его во дворе, возле стены.
— Он был настоящим патриотом! — сказал Фрезер. (И его слова падали, как капли раскаленного металла, в мой мозг.) — Он был смелым, честным! Он хотел спасти тех, кто уже начал борьбу с фашизмом…