Великое Лихо
Шрифт:
Отступая по кругу от Руича, Луня дождался, когда его противник будет стоять боком у самой черты круга, и кинулся вою в ноги, просунул меч между катанок и резко надавил на рукоять клинка от себя. Не ожидавший подобного Руич нелепо взмахнул рукой с мечом, едва не задев кого-то из плотно обступившей тяжев круг толпы, и упал, наполовину вывалившись за черту. Луня вскочил и отпрыгнул к центру, крутя в руке меч - а ну, подходи!
– Стой, Руич! Довольно!
– вож шагнул в круг, останавливая уже совсем обезумевшего от ярости воя: - Он славно рубился, не пристало тебе на родича с такой ненавистью, как на чужинского ворога,
Луня, гордый и страшно довольный, вбросил Красный меч в ножны, и шагнул было за вожем, но тут проходящий следом надутый и злой воевода Скол шибанул ученика волхва плечом, как бы и невзначай, несильно, но Луню шатнуло в сторону, а вокруг обидно засмеялись. На миг у Луни потеменело в глазах от гнева - воевода, сучий сын, никогда никому ничего не прощал, вот и его, Луни, законную победу не простил, но в следующий миг он понял, что сделает, чтобы отомстить. Протиснувшись вслед за вожем и Сколом, Луня зашел сбоку, вроде и случайно, шагнул вперед, вытягивая свою "журавелеву" шею, чтобы лучше видеть поединок Зугура с Косом, неловко так повернулся, наступил кому-то на ногу, его толкнули, рука, лежащая на рукояти, дернулось, ну, ясное дело, и ножны повело в бок. Ой, надо ж, точно промеж ног воеводе угодил тяжелый Красный меч в ножнах.
– Прощения просим, славный воевода, случай так вышел...
– поклонился Луня побелевшему Сколу.
– У-м-м-м!
– только и смог промычать воевода, складываясь пополам. Верно говорят - мужик лишь тогда непобедим, когда все хозяйство свое в котелок спрячет.
– Чего там? Чего случилось?
– недоуменно спрашивали друг у друга роды, но разогнувшийся Скол только шипел ругательства, а Луня от греха подальше перебрался к вожу поближе и стоял молчком, про себя, впрочем, хохоча во все горло - так тебе и надо, воевода, учись видеть дальше носа!
Зугур и Кос рубились долго. Хотя род бился двумя клинками, а вагас от второго меча отказался, но одним он мог только сдерживать натиск Свиста, не более того.
– Славно бьется вагас! И ты славно бился.
– негромко сказал Луне вож, не поворачивая головы: - Он тебя учил?
Луня кивнул, да мол, он.
И все же быть бы Зугуру побежденным, не появись на другом конце оврага дозорный на лызунках. Вой стримглав скатился со склона, и ещё издали начал кричать что-то. Вот он ближе, ближе, вот уже стали слышны над враз притихшей толпой слова:
– Беда, вож! Ары ахеев у Леповой рощи побили, два дня назад!
Роды расступились, давая вою дорогу. Вож шагнул ему навстречь:
– Говори, Вазич!
Тот, переводя дух, хлебнул квасу из поданой кем-то из баб крынки, утер губы и выпалил:
– Ахеи по Ходу шли, десятка четыре, с нами говорить хотели. Ары, с сотню почти, у Лепы их нагнали, ну, и изрубили всех. Нас-то в дозоре всего десяток, постреляли мы из луков, в лесу ховаясь, но не выдержали - отошли. А уж потом, в темноте, вернулись, и одного живого нашли. Он по нашенски через пень в колоду, но сумел сказать, что сын вождя ахейского, и дело у них было до тебя, вож, зело важное и спешное. Ребята, Удич и Стриг-Лапун, на санках его везут, а я вперед побежал - упредить. Только плох ахей, боюсь, не дотянет - ему копьем брюхо проткнули, помирает он...
Вож нахмурился, махнул окружавшим его воям:
– Идите навстречь, подмогните! Вазич, укажи дорогу!
Потом вож повернулся к остальным:
– Все, роды, без меня веселитесь! Скол, пошли ахея встречать, чую я важные вести он везет.
Вож, воевода и с полстони воев ушли, и праздник затих как-то сам собой. Люди словно бы почувствовали - не время сейчас веселиться, война. Зугур и Луня в числе прочих побрели к своей землянке, однако усидеть на месте не смогли, терпения хватило только перекусить да обмыться после тяжей.
– Зугур, пошли к дружинному балагану, может, узнаем чего!
– предложил Луня, и вагас согласился. Но едва они шагнули к дверям, как навстречу им в землянку ввалился Шык, весь в снегу, борода в инеи.
– Здраве будь, дяденька, с возвращением!
– Луня поклонился волхву: Легка ль была дорога твоя?
Шык дернул щекой:
– Не легка, не тяжела! На-ка лызунки, оботри от снега. Ахея раненого только к полуночи привезут, я вожа встретил - он нас звал.
– А ты сам-то где пропадал?
– спросил Зугур, усаживаясь на лавку и пододвигая к Шыку горшок с неостывшей ещё кашей и кувшин с взваром. Волхв взялся за еду, и только утолив первый голод, ответил:
– К Волкам я бегал, волхва Хромого Чара повидать. Ну, а заодно и с вожем тамошним переговорить. Через семидицу придут сюда Волки, дружина придет, восемь сотен воев, во главе с вожем и Чар придет, будет в ратных делах волховством помогать. Признали волки главенство Бора над всеми родскими ратями, и готовы на аров и иных ворогов идти. Это и есть то мое чудо, о котором вож наш просил. Но только вы про это - ц-ц-ц! Молчок! Пусть апосля все узнают, когда уже уйдем мы...
Шык закончил говорить и более основательно занялся горшком с кашей. Луня только покачал головой - ай да волхв, один, через леса, зимой чуть не тот конец родских земель сбегал, да ещё и уговорил самый, почитай, сильный после медведей-Влесов род принять руку Бора! Остальные рода, на Волков глядя, тоже дружины дадут - быть арам битыми, ей-ей, быть!
К полуночи, как и предсказывал Шык, в дружинный балаган привезли раненого ахея. Луня только глянул на заострившееся, белое, словно бы даже прозрачное лицо совсем молодого ещё парня, что лежал на легких санках, укутанный в медвежьи шкуры, и сразу понял - не жилец.
Ахей бредил, его колотил озноб, временами он совсем терял сознание, и лишь по неровному дыханию, по легкому парку над запекшимися, черными губами можно было понять, что жизнь все же теплится в израненном теле.
Юношу сняли с санок и перенесли в балаган, где уложили на застеленные шкурами полати. Вож нагнулся к ахею, но тот в очередной раз впал в беспамятсво, и ничего не смог сказать.
– А ну-ка, выйдите все отсюда!
– неожиданно властно прозвучал голос Шыка. Волхв в сопровождении Луни и Зугура шагал через толпу дружинников к ложу умирающего.
– А ты не нукай, не запряг!
– огрызнулся кто-то из воев, но Шык лишь глянул на острослова, и тот, побелев, бросился вон из горницы, на ходу зажимая рот, а миг спустя все услышали могучий блев за дверями - волхв слыл мастером на такие прошибы, не терпя дерзость и неподчтение.
Второй раз повторять не пришлось - дружинники, топоча и гремя оружием, покинули балаган, остались только вож, две бабки-занхарки, воевода да волхв со своими спутниками. Ну, и ахей, само собой.