Великое однообразие любви

Я никогда не писал предисловий к своим стихам, и если бы мне предложили это сделать, то, признаться, я не знал бы, как и что. Зачем искать слова, подумал бы я, которые объясняли бы стихотворения?

Я пытаюсь писать так, чтобы они, стихи, были составлены из слов, которым не нужно мостов, я никогда не думал – о чем писать, потому что это смешно – думать о том, что ты пишешь или хочешь написать. Я думал давно когда-то, что поэзия – это регистрация.

Точная, жесткая регистрация того, что уходит, а уходит каждый раз немало, а вдобавок ко всему начинаешь привыкать к потере одного, другого, третьего. Утраты делаются для нас привычными, и мы уже не замечаем, после чего мы теряем память.

Очевидно, думал я когда-то

давно, что поэзия – это что-то вроде универсальной памяти, что-то, что находится сзади, позади – нечто вроде тени, бегущей за нами, хищной тени, тени Господней, оставившей нас, но не отступающей ни на шаг. Смешно теперь вспоминать.

Когда остаешься один – это полдень! это полдень, полдень, когда голос устремляется в зенит, и ось, по которой он движется, пряма и странна, как любое слово, которое произнесено одним, без других.

Это полдень, когда нет тени, когда смешно даже думать о том, что поэзия следует за тобой. Нет никакой поэзии в этот час. В этот час пусто.

То ли дело ночью, когда ты скрыт или когда ты крадешься, чтобы вырвать глаза ночи, чтобы она не видела твоих слов… И потому, когда ты вошел в поле полдня и перестал отбрасывать тень, за которой боги могли бы утаить свой помысел, – пропадает необходимость всякого праздного размышления, исчезает потребность лукавой игры, проигрыш в которой или выигрыш неминуемо ведет ко лжи, ибо любое слово, сказанное о себе или о других, ступающих по тому же пути, что и ты, любое свидетельство не есть истинно.

Но я вспоминаю, что, когда доводилось мне читать стихи, и в понятном каждому человеку упоении я произносил уже не стихи, но слова, склеивая по собственному капризу их в красивые, менее красивые сочетания, в которых начинал вскоре распознавать то, что многих заставляло прислушиваться к ним, – ту ложь, которая исподволь точит любого поэта и ведет его к гибели, но которая всегда полупонятна, полудоступна, полубезумна, полуистинна, а потому, в силу своей половинчатости, – доступна. Были мгновения, когда перед чтением, произнесением я смотрел на тех, кто слушает меня, и они смотрели на меня. И пускай они собрались от скуки либо движимые пресловутым отчаянием – найти ответ на некие вопросы, разрешить проблемы, эти секунды были самыми свободными. Еще не было названо имя, еще я не вступил в галерею собственного голоса – полдень, одиночество, исступление…

Я произнес достаточно тихо несколько слов, чтобы никто не расслышал, чтобы мне уловить последовавшее движенье во фразе: наступила некая осень, чарующая в своей неопределенности и бесплотности, лишенная опоры не только в необходимости припоминания, но и исполненная тишайшей бессмысленностью ее забвения.

Странно, мне уже не хочется писать предисловие! Несколько слов… желание, чтобы кто-то понял так, как ты…

АТД

1980-е

описание следует за описаниемничто не кончается –день следует параллельно птицекапля скатывается по скорлупе зноякорни вытягиваются в стволысозвездия пьют тяжелую ночьиз неподвижных ветвейдобавить: иглы зрачковпронизывают пелену описанияи пропадают в пыли1968 деревья гнутся под ветромподнимается пыльраскачивается оцепенелопервый деньветреный деньдень созерцаниядвижением мерным охвачены рощи поля стволы кукурузыбредут коровылунные головы влекут рогатые тениа надо всем – шум налитый зноемвоздухомсветом гнущихся сосенгравий поскрипывает под ногаминочь прервана на полусловеполусвет листьев на лицахпервый деньдень ветреныйдень созерцания саддождь накрапывает скользкие листьямы шли по тропинкам бормоча заклинания:«дуб, ясень, лиственница, тис, рябина»мы шли непринужденно беседуя о томчто есть нечто выше нашего пониманиямы говорили о человекепотом молча шли будто вытекли из себя –брели прислушиваясь к шагами размышлялипусто в садуневдалеке женщина укачивала в коляске ребенкада служитель собирал листья с отпечатками ноги листья отражавшие сложность строения глазакто еще забредет сюда в этот деньили в другой какой день?кто бродит среди наси произносит имена наши как заклинаниекому рассказать что мои сны каждый год умираюти небо дарит их иллюзорным бессмертием?и что пьем из одного и того же источникачто вкус воды одинаков для нас …но это был всего лишь пасмурный деньдеревья были деревьями а мы сами собоймы откуда-то возвращались и совершеннослучайно наткнулись на садгде женщина укачивала в коляске ребенкане придавая значения голосуда служитель собирал к сожжению листья –безбрежная река белого дымаструилась между деревьями Придет день или ангел.В трепет дождяраскрыты окна и кровли.Придет ночь или ангел,Оботрет ноги перед порогом,Пронзительный некогда взглядугас под полями набрякшими шляпы.Будто на пажити два одиноких серпа –раскрыты крылья косноязычия.Правая часть лица отдана смерти.«поэзия, поэзия, слов…» –Невнятно произнесет, исчезаяСледуя вдоль ряда имен.«станется, было, не будет…» –Промолвит эхо в ответ.