Великое плавание
Шрифт:
– Это поют индейцы, – говорит Роса.
Он взбивает солому и усаживает меня. Он обращается со мной, как с ребенком, и я покорно подчиняюсь ему. Но мне в окно не видно моря. Перед моими глазами тянутся бесконечные квадраты возделанных полей, и кое-где на них темнеет фигура человека.
– Ну, а теперь усни, – говорит Роса, – и постарайся поскорее выздороветь.
Я снова учусь ходить, как в детстве. Хуан Роса поддерживает меня, и я ступаю с трудом, выбрасывая ноги, как цапля.
– Вот точно так же ходит и синьор де Кампанилла, секретарь адмирала, – говорит Роса, – он встал два
Я обращаю внимание на перевязанную руку Росы.
– Это же ты мне ее вывихнул, Ческо, – говорит он, смеясь. – Недаром вчера я подходил к тебе с такой опаской. Но ничего, это на четыре дня освободило меня от работы. А ты думаешь, иначе мне позволили бы сидеть здесь и ничего не делать?
Мы выходим на террасу. Будущий дом адмирала еще не закончен, но он уже и сейчас имеет очень красивый вид.
Из камня, как и дом адмирала, отстроены церковь и городской склад. Остальные строения будут деревянные. Каменщики проработали всю ночь на 6 января, но зато на крещенье в церкви была отслужена первая торжественная обедня.
Это все объясняет мне Хуан Роса, пока я при его поддержке обхожу дом.
– Адмирал сейчас сам болен, – говорит Хуаното, – но он распорядился, чтобы его отсюда перенесли в помещение склада. Вот видишь это длинное здание? Там сейчас устроили лазарет.
– Так много сейчас больных в Навидаде? – спрашиваю я.
– Наша колония называется Изабелла, – отвечает Хуан Роса после нескольких минут раздумья. – Ты все равно это узнаешь рано или поздно: форт Рождества погиб и погибли все его жители. кроме Орниччо! – добавляет он поспешно.
Он с тревогой следит за выражением моего лица, но я выслушиваю его спокойно. Значит, это был не сон. Значит, это я наяву бродил по обгорелым развалинам. Но Орниччо жив.
Я вдруг вспоминаю залив Покоя, пустую хижину и свое отчаяние. Но, хвала богу, Орниччо жив!
– Роса, – спрашиваю я, – почему ты думаешь, что Орниччо не погиб вместе со всеми? Ты знаешь, с чего началась моя болезнь? Я уже собрался было уезжать и подошел к лодке, когда явственно услышал над головой голоса, они называли меня по имени. Они тоже твердили, что Орниччо жив.
Роса поворачивается ко мне. Я вижу в его глазах ужас.
– Молчи! – шепчет он. – Адмирал запретил об этом говорить. Все побывавшие в заливе Покоя слышали эти голоса. И теперь матросы скорее согласятся таскать камни с гор, чем отправиться в ту сторону. Это голоса мертвых. Мы у форта нашли одиннадцать трупов и похоронили их по христианскому обряду. А души погибших в горах Сибао до сих пор скитаются по острову. Ты слышал их голоса.
Я стараюсь побороть охвативший меня ужас.
– Но ты мне так и не докончил об Орниччо, – говорю я дрожащим голосом.
Роса рассказывает, что среди развалин был найден железный ящик с бумагами дона Диего де Арраны, а среди них – список всех самовольно покинувших форт. Имени Орниччо не было среди них. Среди тех одиннадцати, похороненных подле форта, тоже его не было. Хотя они и пролежали свыше трех месяцев на открытом воздухе, каждого можно было узнать, если не по бороде, так по одежде и украшениям.
– И знаешь, кто был первым в списке бунтовщиков, ушедших в Сибао? – говорит Роса. – Конечно, наш старый приятель Хуан Яньес, упокой господи его грешную душу! Наверное, его преступления не дают ему покоя, и он кричит громче всех.
– Роса, – говорю я, щелкая зубами от ужаса. – Роса, как же я теперь останусь один в этом пустом доме?
– Вот тут будут наши огороды, – говорит Роса, – а вот это все пространство будет возделано под поля.
Бедный малый, он сам рад покончить с разговором о мертвецах. Я тоже боюсь к нему возвращаться.
– Если бы не лихорадка, – продолжает он, – здесь был бы настоящий земной рай. Наши садовые семена дали всходы через пять дней после посева, а овощи за восемь дней достигают большего роста, чем в Испании за двадцать. Если бы не монахи, и не господа, да вот не эта лихорадка, как хорошо здесь жилось бы бедному люду! Но от нас опять угнали в горы целую кучу народа. Ты знаешь синьора Алонсо де Охеду, такой маленький, черный? В его распоряжение адмирал дал двадцать человек, да рыцарю Горвалану еще десять, и все они отправились искать золото. Как будто бы не золото эта земля, которая творит прямо-таки чудеса!
– Это мы так думаем, – отвечаю я, – потому что мы сами мужики и привыкли копаться в земле. А разве богатые и знатные синьоры приехали сюда ради этого?
Группа индейцев спускается с холма и направляется по дороге мимо дома адмирала. Четверо белых на лошадях сопровождают их. Это похоже на конвой – так в Испании и Италии водят по дорогам осужденных.
Индейцы идут с унылыми лицами, беспомощно опустив руки. Но они не связаны.
– Что сделали эти люди? – спрашиваю я.
– Это сменяются рабочие. Сейчас надсмотрщики приведут другую партию. Но что ты смотришь на них с таким участием? – говорит вдруг Роса с раздражением. – Ты бы видел наших переселенцев из Кастилии или Бискайи! Я уговорил своего дядьку отправиться за океан, а теперь бедняга рвет на себе волосы. С мужиками тоже обращаются, как со скотом или с индейцами.
– «Как со скотом или с индейцами»! – повторяю я с горечью.
Я вспоминаю чистенькие деревушки, гамаки и своих веселых краснокожих друзей. В первый раз за все это время я радуюсь тому, что Аотак остался при принце Хуане.
Но что это? Надсмотрщик подает знак хлыстом, и индейцы затягивают песню. Она такая унылая и тягучая, что способна вымотать душу. Индейцы подходят ближе, и я отчетливо слышу каждое слово.
Меня удивляет, как это надсмотрщики разрешают ее петь, особенно у дома адмирала. Эти люди на лошадях, очевидно, не понимают ни слова по-индейски, иначе бедным созданиям не поздоровилось бы.
Индейцы поют:
– «Толстый монах поставил на берегу крест, Беги, индеец! Он сказал: „Молись моему богу!“ Потом он потрогал золотую палочку у меня в ухе и взял ее себе. Беги, индеец! Он вошел в мою хижину и отнял у меня жену. Он взял моих детей. „Они большие и сильные, – сказал монах, – они будут на меня работать“. „Дай мне много золота, – сказал монах, – и ты останешься в живых“. Беги, индеец!»
Останавливаясь каждую минуту, чтобы передохнуть, я выхожу из дома адмирала. Я уже могу обходиться без помощи Росы, и бедный малый отправился работать на дамбу.