Великое сидение
Шрифт:
– Клянусь, клянусь, государь, что это так, – горячо заверял Монс. – Государыня хотела иметь под руками снотворное, чтобы облегчать приступы вашей болезни и избавлять от бессонницы… Клянусь, ваше величество!..
– Говори, говори, продолжай.
И Монс продолжал: у него такой рецепт был, случалось, что сам малую дольку такого снотворного применял. В своей записке Катрин напоминала ему привезти рецепт, чтобы посоветоваться о нем с Блюментростом. Признавался во взятках, которые принимал как подарки, и настолько подробно перечислял одного за другим вельможных людей, которые одаривали с большой щедростью, что Петр прервал его:
– Довольно, все ясно.
Смотрел Петр на него, своего
– Ладно, что без пытки признался во всем. Жестокая твоя правда, но хорошо, что была она, а не утайка, не ложь. А теперь – прощай! – сказал Петр, уходя из каземата.
Она, Екатерина, насмелилась молвить слово за Монса, просить Петра сменить гнев на милость, и на него напала такая ярость, что, размахнувшись тяжелой чугунной пепельницей, он швырнул ее в огромное, недавно доставленное из Венеции дорогое зеркало и разбил его.
– Вот оно, прекрасное украшение моего дворца, – указал он на осколки. – А я уничтожил его. И с тобой будет так же.
Он рванул золоченую зеркальную раму, сорвал ее со стены и ушел крупными, тяжелыми шагами.
Весть об аресте Монса громовым раскатом разразилась над петербургским обществом. Многие сановники и сановницы почувствовали большую опасность. Со страхом перешептывались о таком событии и были в великом смущении все имевшие дела с фаворитом императрицы. Помнили о страшном розыске по делу царевича Алексея и его сторонников, – не взмахнет ли царь Петр беспощадным мечом правосудия и по их бесшабашным головам, кои раболепно склонялись перед Вилимом Монсом и подкупали его?.. В покоях Зимнего дворца притаились испуганные денщики и фрейлины, а сама императрица закрылась во внутренних апартаментах и не выходила оттуда.
Сестра Монса Матрена Ивановна слегла в постель и была в совершенном отчаянии. Но от судьбы одеялом не укроешься. Страшным вестником несчастья предстал перед Матреной Ивановной Ушаков, приказал ей подняться с постели и увез с собой. А следом за ней арестован был ее сын, Петр Федорович Балк.
Конечно, тяжелых переживаний у знатных персон было с избытком, но, взятые под арест, они все же не ввергали холеные свои руки в ременный хомут дыбы и кнут не разрисовывал их спины своими узорами. Вроде бы даже и удивительно было, как это государь император отказался от былого своего правила вести суд со всей строгостью. Царь Давид сказует: честь царева суд любит. В народе такой говор ходил, что коронованная государыня каким-то известным ей волшебным кореньем обводила супруга, ублажала и смягчала его гнев.
Без кнута, без огненной страсти дебелая да нежнокожая Матрена Ивановна, не понуждаемая никакой лютой строгостью, вспоминала своих дарителей, и писец Черкасов едва успевал записывать с ее слов, кем и какие давались взятки.
– Брала их, брала, – винилась Матрена Ивановна, – только я их, милостивец мой, дарами, а не взятками называю. Брала, чтоб не обижать благодетелей… Купецкий человек Краснопевцев четыреста рублей дал в заступничество по его делу… – И перечисляла дальше: – Капитан Альбрехт долгу своего на мне уступил сто двадцать рублей… Князь Василий Ржевский закладные мои серьги в ста рублях отдал безденежно… Посол Лев Измайлов, прибыв из Китая, подарил мне три косяка камки да десять фунтов чаю… Федор Салтыков – старый недорогой возок… В бытность свою в Астрахани губернатором Артемий Волынский – полпуда кофею… Канцлер граф Головкин распоряженье давал, чтобы двадцать возов сена для моей живности было доставлено… Князь Алексей Долгорукий – коляску да шестерик лошадей… Светлейший князь Александр Данилович – перстень алмазный да пятьдесят четвертей муки… Купчиха Любс – парчу на кафтан и штофу шелкового… Царевна Прасковья Ивановна – пятьсот рублей да кусок полотна варандорфского и запасы съестные в разное время, что из Измайлова доставлялись. Запасы за то, что просила ускорить раздел имущества с сестрами. А царевна Анна Ивановна, герцогиня курляндская, в обиду мне либо сказать по насмешке присылала старое свое платье… Покойная, блаженной памяти их родительница царица Прасковья Федоровна – двести червонных за вызволенье из Нижнего ее человека Юшкова… Ой, да еще из других домов в благодарность подарки были, а какие и от кого – не упомню. Да, может, милок, хватит уж и того, что тебе насказала… – обращалась Матрена Ивановна к писарю… – Ин, запиши еще, что благочинный отец Панфил кадочку меду давал за сына своего, чтоб скорей дьяконом произвели. Только не я для того хлопотала, а братец Вилим… – вытирала слезящиеся глаза Матрена Ивановна. – Много уж ты написал… Или еще что надо сказать?..
Трудились писцы, записывая показания о взятках, полученных Монсом, хотя он был не такой словоохотливый и его приходилось как бы понукать.
– В письме Максим Кривцов о деревнях говорил. Что сие?.. Отвечай!
– Те деревни Кривцов хотел себе получить, а чьи они раньше были, того не упомню.
– И обещал тебе четыреста рублей, чтобы те деревни добыть?
– Обещал.
– Исполнил обещанное?
– Двести рублей дал задатком, а больше я не получал.
– Не успел, стало быть. Так-с… О Любсовой жене говори, – просматривал допрашивающий письма. – О чем просила тебя?
– Когда Любсова жена била челом о своей поездке за границу, тогда мне ничего не дарила, а на именины преподнесла моток кружев да в конюшню ко мне поставила иноходца.
– Секлетея Хлудова дарила за что?
– Чтобы определиться в мамки к меньшой дочери их величеств.
– О деревнях царевны Прасковьи Ивановны отвечай.
– Что про них отвечать?.. Царевна отдавала мне те деревни, я и взял.
– Вытягивать из тебя каждое слово приходится… О деревнях Стельса, что перешли к князю Алексею Долгорукому?
– Просил меня князь, чтоб ему поскорей об имении решение учинить, понеже он хотел ехать в свои дальние вотчины.
– Что дарил?
– Кобыл вороных на завод, а в последний раз – арабского скакуна.
– Об освобождении Василия Юшкова сказывай.
– Как освободили его в Нижнем из-под надзора, то царица Прасковья Федоровна давала мне денежный подарок от себя, а Юшков потом – от себя.
– А сервиз серебряный?
– И сервиз. Просил, чтобы содержать всегда в протекции у ее величества.
– Сервиз содержать?
– Его, Юшкова.
– Так-с… Как купец Соленков попал в царские конюхи?
– В бытность мою в Москве Соленков просил, чтоб его по торговле и по богатству в посадские не записывали, понеже он завод игольный пустил и к нему деревню купил. А просил прописать, что ничего из имущества не имел. По указу государыни определен был в стремянные конюхи.
– Подложно, значит?
Монс промолчал.
– Сколько тебе за хлопоты дал?
– Пятьсот рублей.
– Так-с… Может, дальше сам начнешь говорить?..