Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии
Шрифт:
Я взмолился Льву. Николаевичу Льву. Не буквально Льву Николаевичу. Но, погруженный всем этим августом в толстовский мир, я обморочно взмолился об избавлении, и адресатом мольбы не мог быть никто, кроме Толстого.
Врага отдернуло.
– Удавлю! – рокотал голос свыше.
Я вскочил.
Сире с искривленным лицом болтался в объятиях мужика. Враг мой хрустел из чугунного зажима. Мужик качался в сером костюме, однако измятом, заляпанном, как будто сам недавно дрался. Не разжимая объятий, он шатался вместе с моим врагом. Оглушительно пахло выпивкой. Жанна вертелась, вереща задорным голоском примерницы:
– Папочка, он на нас напал!
Враг полетел в сторону, в траву, мы шли. Замедленно, как подводники. Мы с Жанной вели свои велосипеды. Я запрокидывал голову (нос расквашен) и прихрамывал. Мужик шатался, потный, жилистый, похожий на индейца, бормотал и напевал.
– Видишь, какой он у меня сильный! Настоящий герой! – шепнула девочка, и, заискивая, спросила: Как там в Москве, папуль? Как Тиночка наша?
Мужик ступал, трудно, важно, в нем гуляло море вина.
– Все, Жанночка, нет больше у твоего папы работы… – он остановился, мы заглянули ему в лицо.
Взгляд его косо и страшно разбежался, сосредоточился в углах глаз. Этим диковинным взглядом он уткнулся в зелень по краям дороги, словно обдумывал сразу две каких-то далеких, трудных, боковых мыслишки, пытаясь слепить из них одну главную.
Выдохнул. Пошел дальше, наборматывая, петляя мутным взглядом, иногда опираясь на дочку. Коммунист августа 91-го года. Жребий опрощения…
– Пап, ты настоящий герой!
– Простой, как Лев Толстой… – прогудел мужик неожиданно благодарным голосом, и хохотнул.
А я в который раз ужаснулся тому, что все слова и мысли на свете связаны.
Дома ругали и жалели. Бодро я объявил, что упал с велосипеда, от этого ушибы, ну а арбуз разбит. Не поверили, что упал, но Сире я не сдал, зубы сжав. Промывшись из ведерка и поежившись под мазками материнского йода, забрался на диван. Жрал яблоки смачно и безжалостно, как личных врагов. Когда Платона Каратаева убили – заплакал.
Ночью приснилась дорога возле забора. Пыльная, ночная, чья пыль заметна из-за близости звезд. Снился странный сон, все спали в одном нашем доме, комнаты были бесконечны, и я узнавал многих знакомых в темных комнатах по очертаниям: Жанна спала, спал папа ее, спал Сире, жалобно всхлипывая, я его за все простил, потому что во сне был спокоен ко всем. А на пыльной дороге метался отряд собак. Упало яблоко в нашем саду, собака отпрыгнула от стаи, яблоко лежало в стрекочущей траве, белое и влажное, звезды бодрствовали, милосердные, палаческие. Звезды августа.
Лето кончилось. Кончилась «Война и мир». Недоуменно изучил толстовское послесловие. Взялся за Ната Пинкертона, чьи фокусы переиздали на волне того времени. В последний день месяца мы выехали с Жанной на верховую прогулку. Герой помалкивал, загадочный и бдительный, как король сыска. Мой невидимый котелок раскачивался под усталым вечерним солнцем. У Жанны шины недавно наехали на стекло, и сдулись. Но ради этой прогулки она тяжело крутила педали. Она ползла рядом, не отставая. С дырявыми шинами. Метафора влюбленности.
Скоро ее отец нашел себя в бизнесе, я бываю на даче, там подрастает мой сын, мы с ней дружим, она родила двойню, выйдя замуж за узбека, мастиф ее через два года подох, Сире забрали в армию, он вернулся и стал шофером местного такси.
«Гнездо преступников под небесами», «Стальное жало», «Борьба на висячем мосту». Август кончался малиновой улыбочкой великого Пинкертона, хладнокровными антоновскими яблоками гладковыбритых американских щек. Сейчас, на излете лета, напитанный
Мы не целовались. Въезжали в сентябрь на своих велосипедах. В город, в разлуку, в привычную суету, в жизнь, которая вот-вот исчезнет, в будущее, которое не возникнет. Его, это будущее, сложившееся и зрелое, как август, не взяли с собой, забыли за поворотом, и оно ноет там и бродит и никогда не оставляет в покое.
Сергей Удалин. Не больше пятнадцати минут г. Санкт-Петербург, Россия
Найти в нашем городе место, где хорошо, правильно заваривают чай – большая удача. Насчёт кофе – судить не берусь, хотя, при таком количестве кофеен, должен же кто-то где-то уметь его приготовить. Но я – человек восточный, здешнего кофе не переношу, а вот чай… Вдобавок чайная эта всего в двух кварталах от офиса. И было бы глупо не заглянуть сюда в обеденный перерыв. Ненадолго. Минут на пятнадцать, не больше. Выпить пиалушку-другую и опять на службу. И совсем уже преступно меня от этого занятия отвлекать. Но на то они и преступники, чтобы совершать преступления. Мобильник заиграл мелодию из «Ночного дозора» ещё до того, как я успел ополовинить маленький фарфоровый чайник с трогательными белыми розами на пузатом боку.
– Что там у тебя, Серёга?
– Сигнал.
– Давно?
– В четырнадцать-двадцать две.
Три минуты назад. Ай, шайтан! Долго же ты возишься, друг-диспетчер!
– Где?
– Супермаркет на углу Спасской и Троицкого. Успеешь, Миш?
А кто его знает? Место вроде тихое, беспробочное, может и успею.
– Будемте посмотреть. Ладно, я отзвонюсь, пока!
Залпом допиваю то, что ещё плещется в пиале – да, я жадина, по крайней мере, в отношении чая – и выбегаю на улицу. Благо, тратить время на расчеты с чайханщиком не нужно – давно приучил себя платить вперёд. Открываю замок на цепи, привязывающей мотороллер к водосточной трубе – а что поделаешь, на Аллаха надейся, но верблюда привязывай – и вперёд с песнями. Мотороллер в нашем почти мегаполисе – единственная возможность оказаться в нужном месте в нужное время. Тоже не гарантия, но хотя бы шанс.
Впрочем, я-то к моменту кражи по любому уже опоздал. Ну так не больно и хотелось. Я ведь не какой-нибудь охранник, чтобы обычных воришек за руку ловить. У меня и клиент специфический, и профессия уникальная. Может, в Москве или в Питере таких специалистов и побольше, а у нас в городе – всего двое, я и Женька. Вот и дежурим по очереди. Только он на мотоцикле рассекает, а мне и мотороллер сгодится. Зато я в такие щели могу проскочить, где он со своего «Кавасаки» всю краску обдерёт. Сознавайся, кореш, вот здесь бы ты точно в объезд рванул? А я раз – и уже на месте.
Прислоняю свой аппарат к стене, привязываю к какой-то железке. Замок – умница – сам защёлкивается. Сколько там на моих позолоченных? Четырнадцать-тридцать три. Отлично, уложился! Пятнадцать минут – мой потолок. Проверено, больше мне не потянуть, даже с темпином. Кстати, пора уже принять, как раз подействует, когда в магазин войду. Там, небось, кражи ещё и не заметили, но оно и к лучшему, моя работа лишних глаз не любит. На ходу засучиваю рукав, прижимаю к с локтевому сгибу шприц-тюбик – всё, готов к исполнению.