Великолепное Ориноко

Верн Жюль Габриэль

Это беспокоило Жака Хелло, и он решил следить за ним, хотя ни молодая девушка, ни сержант Мартьяль не имели по отношению к нему ни малейшего подозрения. В случае, если бы его подозрения подтвердились, Жак Хелло всегда имел возможность отделаться от Жиро, высадив его в какой-либо деревне — например, в Эсмеральде, — когда пироги остановятся там. В этом случае не нужно было бы даже давать Жиро каких-либо объяснений. Просто Вальдес рассчитал бы его, и он мог добираться как ему угодно до миссии Санта-Жуана.

По поводу этой миссии Жан захотел,

между прочим, расспросить испанца о том, что ему известно о ней, и спросил его, не знает ли он отца Эсперанте, у которого он хочет устроится.

— Да, господин Кермор, — ответил Жиро после некоторого колебания.

— Вы видели его?

— В Каракасе.

— Когда?

— В тысяча восемьсот семьдесят девятом году, когда я находился на борту одного коммерческого судна.

— Отец Эсперанте был тогда в Каракасе в первый раз?

— Да… в первый раз… Оттуда он и отправился основывать миссию Санта-Жуана.

— Как он выглядит? — спросил Жак Хелло. — Или, скорее, каким он был в то время?

— Это человек лет пятидесяти, высокого роста, большой силы, с большой, уже седой, головой, которая теперь, вероятно, совсем белая.

На этом ответе разговор кончился. Наступило время идти отдать визит на плантацию барэ. Сержант Мартьяль и Жан, Хелло и Герман Патерн высадились на берег и через поля маиса и маниоки направились к жилищу индейца и его жены.

Это была хижина, построенная более тщательно, чем обыкновенные хижины индейцев в этой местности. В ней были мебель, гамаки, инструменты и кухонные принадлежности, стол, несколько корзин, заменявших шкафы, и с полдюжины скамеек.

Принимал и угощал гостей сам барэ, так как его жена не понимала по-испански, тогда как он говорил на этом языке свободно. Его жена была индеанкой.

Барэ, очень гордившийся своим имением, долго говорил о выгодах его эксплуатации и о планах на будущее, причем выражал сожаление, что гости не могут осмотреть плантации на всем ее протяжении.

Лепешки из маниоки, ананасы лучшего качества, водка «тафия», которую барэ сам добывал из сахарного тростника, сигареты из дикого тростника, свернутые из простого листа, в оболочке из коры, «табари», — все это было предложено гостям.

Один Жан отказался от сигарет, несмотря на настояния индейца, и согласился лишь помочить губы в тафии. Это была благоразумная предосторожность, так как водка жжет как огонь. Жак Хелло и сержант Мартьяль, выпивая ее, не моргнули, но Герман Патерн — что, по-видимому, доставило настоящее удовольствие индейцу — не мог удержаться от гримасы, которой могли бы позавидовать обезьяны Ориноко.

Гости ушли около 10 часов вечера, и барэ, сопровождаемый несколькими слугами, проводил их до пирог, экипажи которых спали глубоким сном.

В момент расставания индеец не смог удержаться и сказал по адресу Жиро:

— Я все-таки уверен, что видел этого испанца в окрестностях моей плантации…

— Зачем он стал бы скрывать это? — спросил Жан.

— Тут, очевидно, дело в простом сходстве, —

заметил Хелло.

Глава третья. ДВУХДНЕВНАЯ ОСТАНОВКА В ДАНАКО

Уже в течение 48 часов на горизонте к востоку вырисовывалась вершина горы, которую Вальдес и Паршаль называли горой Япакана.

Пироги достигли этой горы вечером 11 октября.

В течение трех дней после ухода из Кариды плавание фальк благодаря постоянному попутному ветру совершалось быстро и без препятствий. За это время прошли остров Люна, миновали часть реки между берегами, окаймленными густыми пальмовыми рощами. Единственным препятствием оказался порог, называемый Проходом Дьявола. Но на этот раз «дьявол» пе помешал.

Гора Япакана возвышается среди равнины на правом берегу Ориноко. По словам Шаффаньона, она имеет вид огромного саркофага.

Напротив горы, несколько выше острова Мавилл, левый берег был занят резиденцией венесуэльского комиссара. Это был метис, по имени Мануэль Ассомпсион. Он жил здесь со своей женой, тоже метиской, и детьми.

Когда пироги остановились у Данако, наступила ночь, так как плавание в этот день задержалось вследствие аварии, которую потерпела «Галлинетта». Несмотря на всю свою ловкость, Вальдес не смог помешать захваченной водоворотом пироге удариться об угол скалы. Вследствие этого удара в лодке открылась течь, правда незначительная, так что ее удалось прекратить, заткнув пробоину несколькими охапками сухой травы. Но ввиду дальнейшего путешествия нужно было основательно исправить эту аварию, и лучше всего это было сделать в Данако.

Пассажиры оставались всю ночь у берета, на южной стороне острова.

На другой день, с восходом солнца, пироги пересекли небольшой рукав реки и пристали к мосткам, предназначенным: к выгрузке и погрузке лодок.

Дапако было теперь уже деревней, а не простым поселением, каким обозначал его французский путешественник.

Действительно, благодаря предусмотрительной энергии Мануэля Ассомпсиона этот поселок в несколько лет разросся, и его благосостояние все увеличивалось. Этому метису пришла счастливая мысль покинуть свое местопребывание в более близкой к Сан-Фернандо Гуачапане, где его часто беспокоили губернаторские реквизиции. Здесь, в Дапако, он мог свободнее заниматься коммерцией, и это давало отличные результаты.

Уже с утра Мануэль знал о прибытии пирог. Поэтому, сопровождаемый несколькими слугами, он поспешил навстречу путешественникам.

Последние немедленно сошли на берег. Прежде всего Жан счел за лучшее вручить одно из писем, которыми снабдил его губернатор Сан-Фернандо для передачи комиссарам верхнего Ориноко.

Мануэль Ассомпсион взял письмо, прочел его и с некоторой гордостью сказал:

— Мне не нужно было этого письма, чтобы хорошо встретить путешественников, которые остановились в Данако, Иностранцы могут быть уверены, что их всегда хорошо встретят в венесуэльских селениях.