Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
Шрифт:
словах:
« Кто воздвиг от востока мужа правды, призвал его следовать за собою, предал ему народы и покорил царей? Он обратил их мечом его в прах, луком его в
солому, разносимую ветром. Он гонит их, идет спокойно дорогою, по которой
никогда не ходил ногами своими».
Все сидели в изумлении. Слова этого мира грубы и обычны, их
Строки, написанные в книге, являлись воплощением сердца Высшего – если можно
назвать сердцем то сокровеннейшее, что хранил старец, о чем он мыслил, в какие
бесконечные дали зрел. Даже блеклая картина, в которой они находились, вызывала
чувства, которых в небесном чертоге не было. Соленые брызги моря охлаждали
лица, солнечные зайчики играли на ладонях, плоды дерев были вкусны и приятны
на вид. Пребывание в нищенской плоти давало необычайные ощущения. Гроумит
давно задавался вопросом, почему их бытие в духовном мире не так приятно, как
здесь, на земле. Наверное, из-за того, отвечал сам себе, что во всех семи небесах
нет ограничений – лишь разные уровни блаженства. А тут, в бренной плоти, на
земле их сотни тысяч. «В узах вкус свободы слаще» – вспомнил он давние слова
Высшего.
Голос Творца прервал благоговейные размышления:
– Такова моя воля. Прошло время, когда я через Младшего искупил мир.
Людям этого стало недостаточно. По своей милости я даю им шанс искупить мир
через себя. И для явления славы я выбрал семерых, возглавляемых одним. Вы же
должны помогать им, в меру своего мастерства. К первому я отправил Теграмтона.
Пока что дам ему простенькое заданьице – пусть избавит людей пустыни от
бесеныша. Будущему мыслителю пора утвердиться в своей силе. И в моей тоже.
Рафа обозрел богов:
– Гроумит, зри за мальчишкой. И приведи к нему хранителя рубина. Фортуний, настанет момент, когда тебе нужно будет сохранить его от высоты и холода.
Мокошь…
Высший строго смотрел на покровительницу:
– Не мешай. Я не отдам тебе юношу. И тем более, картину.
Все встали.
Мокошь слегка наклонилась в знак почтения.
– Буду размышлять над твоей волей, Великий. Пора заняться работой.
Покровитель, духовно беднеющий, да будет растерзан на мириады гвельтов.
С этими словами она исчезла, рассыпавшись снопами багряных искр.
По установленному порядку Гроумит и Фортуний рассеялись после
разрешения Высшего.
Старец подошел к краю чаши, оперся о каменные перила. Глаза изучали
далекий эмпирей, за которым, в невидимой человеческому взору дали,
населенная людьми земля. За семь тысяч лет род людской довел картину до
ужасного состояния, упреждая самые пессимистичные виды Творца на пару тысяч
человеческих годков. И теперь, когда оставалась сотня лет до катарсиса, перерождения, появились искры, исцеляющие обезображенное полотно. Высший, несомненно, был рад тому, что часть Его сущности пробилась в этом захудалом
мире. Вот только смущали покровители. Слишком замысловатыми казались им
планы Творца. Если Гроумит и Фортуний слушались, ожидая, что когда-то
подрастут, поймут, впитают божественные искры, то Мокошь все чаще проявляла
своеволие. Ишгар вообще оказался неспособным к милосердию. Строптивые
подростки – так бы их назвали в человеческом мире.
– Да, – вздохнул старец, – придется им в этот раз играть роли намного ниже
своих способностей.
Верховный некоторое время прогуливался по саду, наслаждаясь апельсинами и
яблоками, приятным соленым воздухом, ароматом хвои и черемухи. Вдоволь
нагулявшись, назвавшийся Рафой хлопнул в старческие ладоши и яркой вспышкой
осветил озаряемый засыпающим солнцем небосвод.
***
Пустоту коридора заполнил мерный гул шагов. Каждый раз ступни врезались в
твердый металлический пол, создавая волну звука. Пространство сжималось и, отражаясь от полукруглого гофрированного свода, обрушивало на идущего
объемное эхо.
В дверь постучали. Молодой светловолосый мужчина отложил перо, поправил
очки. Полные пальцы дробью пробежались по прозрачной поверхности стола. Стук
повторился.
– Заходи, еще с входного блока услышал.
Из поверхности стены проявлялся силуэт человека, атомы металлической
преграды раздвигались и вот, перед Сартмесом стоял прилично исхудавший парень.
Глаза светились, на смуглом лице растянулась довольная улыбка. Он привычно
махнул головой, поправляя темно-фиолетовую, потяжелевшую от дождя шевелюру.
На пол полетели брызги, ученый неприятно поморщился, пальцы опять зажали
перо, начали малевать на поверхности кристалла замысловатые графики и
формулы.
– Опять ты со своими спортивными замашками. Между прочим, с такой
комплекцией, заболеть в две секунды.
Диптрен скинул плащ, одернул затопорщившуюся рубашку. На стеллаже
горделиво занимали свои постаменты образцы породы, фигурки экспериментально
выращенных животных, макеты аппаратов – прямо-таки коллекция увлеченного
подростка. Вико Сартмес стал великолепным кабинетным ученым, создавая теории