Веллоэнс. Восхождение
Шрифт:
Полет мыслей от второго дня, десяти энамбелов, двести шестьдесят
седьмого вита.
– В каждой истории заложен тайный смысл. Всё, что мы видим и
переживаем, послано богами. Если научиться узнавать знаки судьбы, чувствовать
их смысл и использовать правильно, можно стать вестником Великой воли.
–
– Тех богов, чьи посылы мы вмещаем в сердце.
– А если нет богов?
– Возможно ли такое? Как иначе мог быть явлен столь прекрасный мир… и
ужасная дисгармония в нем? Ведь это боги враждуют один с другим, являя волю
через вестников и стараясь переломить ход земной истории в свою пользу. Сами
они… наверное, слишком ленивы или умны, чтобы выходить на открытую войну
друг с другом. Для каждого бога раздор мира – лишь игра в военные шашки. Мы
тоже ведь не задумываемся, что фигурки на игральной доске могут быть
живыми, все чувствовать и переживать. Считаем, что они – лишь выточенная
мастером мёртвая кость.
– А кто тогда мы? Зачем мы созданы – так гармонично начинаем и так
печально заканчиваем этот переход в иное царство?
Гармония и война внутри – это две части целого. Земная природа повторяет
эту круговерть всюду – день и ночь, рождение и смерть, холод и жара…
– Но есть ли что-то свыше этой непрестанной чехарды?
Авенир Мес’о Дитроу.
***
Второй год службы подошёл к концу. Юнцы превратились в неплохих воинов, сносно бились на мечах, изучили военную стратегию и по вечерам патрулировали
Глинтлей, следя за порядком. Муштроваться осталось три года – после этого они
смогут служить десяти и пятидесятиначальниками, стать помощниками имперских
телохранителей, сопровождать торговые караваны, ведать имперской стражей.
Рихон плеснул в лицо ледяной воды из нефритовой, с серебряными
пластинками, умывальни. До конца смены оставалось еще два часа и спать
хотелось ужасно.
Свет факелов обнажил разговаривающую троицу, расположившуюся у
главных ворот. На приблизивщихся патрульных никто не обращал внимания.
– Городская стража, – представился Авенир, – что вы здесь делаете?
Глинтлея ночью запрещено ходить под городскими стенами.
Один из мирян, грузный кеттин, в кожаных доспехах на голое тело, смерил их
недружелюбным взором, с презрением разлепил толстые коричневые губы:
– Слышь, Эгит – господа дорогие хотят знать, по какому делу ты здесь
околачиваешься? Не соблаговолишь ли дать ответ?
Второй – хлипкий смуглый азотянин – улыбнулся, обнажив щербину в верхнем
ряде крупных, похожих на жемчужины, зубов.
– Как скажешь, Кабул, – Эгит развернулся к стражникам, – понимаете ли,
кошка у нас живет дома, а так как мы не смогли ее накормить, ведь мяса не
осталось – вот и пошли мы, господа за мясом-то на рынок. А базарчик местный, ой
батюшки, закрыт, не работает теперича – час поздний. А стена, тут же голуби, птицы всякие и крысочки бегают. Вот и хотим живности прибить, чтобы и
зверушечку покормить – да и самим на супчик оставить. Крысочки – это ж
наивкуснейшее мясо, не то, что в тавернах. Ой, господа, никто ж не знает, какую
скотину ихние повара жарят – больную, старую, или не дай-то батюшка, мертвечинину ложать…
– Ерунду какую-то несут, – Рихон повернулся к Авениру, принялся
нашёптывать – надо их в темницу, да доспросить – кажется мне, что они
соглядатайствуют. Да и впрок им будет, чтобы Глинтлейский закон знали.
Обернулся к смуглому, грубо прикрикнул:
– Прекрати брехать. Все живо в советню, узнаем, за какими это вы крыска…
Парень зашатался и упал навзничь. Авенир обернулся, инстинктивно вжал
голову в плечи. Щеку обожгло. Нескольких секунд хватило, чтобы оценить
происходящее. Пока они слушали треплю азотянина, третий бродяга, хунн, незаметно обошел патрульных и вырубил Рихона. Трое окружили Авенира – явно
не уличные оборванцы.
– Ну что, господин хороший, – крупный злобно ухмылялся, – говорим же, за
крысами охотимся. Такими, как ты.
Молодой воин посмотрел на лежащего соратника. Кровь побежала по жилам, мышцы инстинктивно напряглись. В висках застучало, юноша ощутил, как гнев
затмевает разум, притупляет мысль. Как смели они напасть на имперский патруль?
Услышал воинственный клич и удивленно понял, что сам кричит.
Авенир уклонился от стремительно летящего пернача, мгновенно развернулся
и, что есть силы, саданул кулаком кеттину в ухо. Другой бродяга, хунн уже достал
оружие и в одной руке держал такой же небольшой пернач – другая сжимала
изогнутый черный клинок. Нир сделал ложный выпад мечом, захватил запястье
врага, резко вывернул, выбив клинок из руки. Хунн не растерялся и саданул
кулаком в лицо. Раздался хруст. Очухавшийся к этому времени кеттин схватил