"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Михайло Данилович, — понял он. «Пощады! Пощады!», — заорала толпа, и тут же кто-то истошно завизжал: «А ну не лезь в кошель ко мне, сука! Держи вора!».
Царь поморщился, кивнув стрельцам, и шепнул Пете: «Ничего сделать не могут, безрукие, веревка крепкую и то — не нашли. Сходи на помост, Петр Федорович, глянь, что там с Воренком. Пусть достают его и вздергивают обратно».
Палач уже вылезал из дыры с телом мальчика на руках. «Разбился, ваша милость, — сказал он хмуро. «Царь велел — все одно вешать, — махнул рукой Петя и добавил: «Только веревку поменяйте». Маленький труп вздернули вверх и Петя, наклонившись, посмотрев в серые, пустые глаза женщины, шепнул:
— Est vivere.
— Bene, — он увидел, как разомкнулись искусанные, запекшиеся губы. Петя сошел с помоста, и, вскочив на коня, наклонился к уху царя: «Сказал ей, что жив Воренок».
— Ну, я же говорю, — рассмеялся Михаил Федорович, — хитрый, как лиса. Молодец, ну, — царь благочестиво перекрестился, — теперь и за пани Марину примемся.
Помост был залит кровью — тяжелой, поблескивающей под жарким, летним солнцем. «Тут уже не понять, — где Заруцкого, а где — ее, — подумал Петя, глядя на то, как палач отбрасывает в сторону вырванный язык женщины. Она даже не закричала, — только бессильно склонила растрепанную голову вниз, на грудь, и палач, приподняв ей подбородок, взяв у подручного раскаленный прут — выжег серые, большие глаза.
Кровь закапала на утоптанную копытами землю, и толпа за цепью стрельцов, зашевелившись, заволновавшись, крикнула: «Так ей и надо!».
Петя поднял голову и увидел, как кружится воронье в жарком, раскаленном небе. Серая голубка вдруг пронеслась среди стаи черных птиц, и, развернув крылья, ушла в бесконечный, синий простор над Москвой-рекой.
— Господи, дай ей покой вечный, — горько подумал Петя и услышал веселый голос царя:
«Заруцкий тако же — к вечеру сдохнет, тогда пусть их всех увезут отсюда, и зароют, с отбросами какими-нибудь. Поехали, бояре, я проголодался уже».
Михаил Федорович пришпорил белого жеребца и тихо сказал Пете: «Молодец ты сегодня был, держи, — царь стянул с пальца перстень с рубином, и направил своего коня к Фроловским воротам.
Кровь капала через щели в досках, и Марфа, притянув к себе Ванечку, укрыв его своим кафтаном, приложила пальцы к запястью мальчика — сердце билось ровно и размеренно, и женщина, перекрестив его, обняв, — застыла, — слушая шум расходящейся толпы, скрип виселицы и карканье воронья, что уже спускалось на помост.
Федор озабоченно посмотрел на лавку, и, присев рядом, взял маленькую ладошку сына.
«Господи, ночью его принесли, утро сейчас, а до сих пор — не проснулся. Но дышит, хорошо, глубоко. И матушка спит, ну да, устала она, конечно».
В подполе были зажжены свечи и Федор, посмотрев на доску, улыбнулся — замок, — серый, мощный, стоял на холме, среди золота осенних лесов. Наверху, в небе, парили журавли.
Янушка заворочался, дрогнул рыжими ресницами и сонно сказал: «Пан Петр…
— Тихо, — услышал он мужской, незнакомый голос, — я тут, я тут, мой хороший.
Мальчик открыл глаза и улыбнулся — он был точно такой же, как рассказывала ему матушка, — огромный, рыжеволосый, с голубыми, искрящимися глазами.
— Батюшка, — тихо сказал мальчик, потянувшись к нему. «Батюшка, это вы? Я знаю, мне мама говорила…
Федор обнял его и, прижав к себе, целуя рыжие кудри, глубоко вздохнув, ответил: «Да, Янушка. Все кончилось, сыночек, я тут, я с тобой».
Мальчик взглянул на доску и зачарованно сказал: «Замок…Можно посмотреть, батюшка?».
— Конечно, — Федор снял картину с мольберта, и, устроив сына рядом, слушая его дыхание, улыбнулся: «Я все тебе расскажу, милый. А скоро ты его увидишь».
— Мама, — вдруг подумал мальчик, и Федор, увидев его взгляд, взял ребенка на руки. Мальчик плакал, спрятав лицо у него на плече, а потом, так и не поднимая головы, глухо спросил:
«Батюшка, а вы надолго со мной?»
— Навсегда, — ответил Федор, гладя его по голове. «Навсегда, Янушка».
Эпилог
Новые Холмогоры, август 1614 года
Николас привстал, и, подав руку жене, обернувшись, строго сказал мальчикам: «А ну не раскачиваем шлюпку, сейчас причалим к берегу и там — прыгайте, сколько хотите».
Маленький Питер дернул за руку брата: «Садись!». Джордан вздохнул, и, блеснув хитрыми, темными глазами, сказал: «Вода!»
— Вот сейчас приедем, — Констанца устроила младшего сына на коленях, — я с вас башмаки сниму, и шлепайте, сколько хотите.
Джордан захлопал в ладоши, а Питер, прижавшись к боку матери, взяв ее за руку, сказал:
«Люблю».
Констанца наклонилась, и, поцеловав каштановые локоны, ответила: «Я тоже, милый мой.
Последишь за Джорданом?».
Николас посмотрел на жену и подумал: «Господи, какая же она красавица». Констанца сидела, обняв одной рукой младшего сына, держа за ладошку старшего, рыжие, пышные косы, были сколоты на затылке и прикрыты вязаной, матросской шапкой.
Она вдруг рассмеялась и, бросив взгляд в сторону мужа, одними губами сказала:
«Подожди».
— Очень трудно, — проворчал капитан, работая веслами.
— К папе! — велел Джордан, крутясь в руках матери. «Сейчас, милый, — Николас выпрыгнул в мелкую воду, и протянул руки. Мальчики, — оба, — уместились у него в объятьях и, смеясь, полезли куда-то на шею. Он устроил их на белом песке, и, обернувшись, укоризненно сказал:
«Ну, я бы тебя вынес».
Констанца скинула башмаки, и, засучив холщовые, промокшие брюки до колена, сунув шапку в карман грубой куртки, встряхнула головой. Рыжие косы упали на спину, и она, улыбаясь, сказала: «А я, капитан Кроу, хотела быстрее. Вот лодку — ты можешь вытащить».
Она опустилась на колени, и, сняв с детей обувь, кивнула на серую, прозрачную воду:
«Догоняйте!»
Николас привалился спиной к лодке и подумал: «Высадим Теодора и Майкла в Амстердаме, потом в Лондон зайдем, повидаемся с семьей, и дальше, — на север. К октябрю дойдем до мыса Надежды, там перезимуем, а потом…, - он закрыл глаза и вспомнил белое пространство на карте. «Потом туда. Пока не увидим прямо по курсу Тихий океан».
Он почувствовал горьковатый запах апельсина и жена, присев рядом, пристроив на колене маленькую тетрадь, кивнула на детей: «Твоя очередь, капитан Кроу. А я займусь логарифмами».