"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
В уютной карете приятно пахло сандалом. Лорд Кинтейл выглянул в окошко. Усмехнувшись, он взглянул на плантатора, что сидел напротив него: "Спасибо, что подвезли меня, мистер Бенджамин-Вулф. Я даже не знал, что бывают такие кареты — с потайным отделением".
Дэвид поиграл алмазным перстнем на пальце: "Не всегда удобно показывать покупки всем и каждому, дорогой Джеймс. В общем, конечно, все равно — в ваших гарнизонных казармах, у офицеров, тоже есть рабы, но, раз уж подвернулся такой возок — можно его использовать".
Кинтейл откинулся на бархатное сиденье и, закрыл глаз: "Удивительное удачное приобретение, еще и скидку сделали. Конечно, если бы не этот Бенджамин-Вулф, я бы ее так дешево не купил. Да что там — не купил бы вообще. Такой товар на открытых аукционах не выставляют".
— Скажите, — Кинтейл наклонился к собеседнику, — а все эти разговоры аукциониста, что, мол, отец у нее англичанин, что он хотел вернуться за ее матерью, выкупить ее, — это правда?
Плантатор фыркнул, обнажив крепкие, красивые зубы. "Да вы же слышали, Джеймс — там у каждой девки своя слезливая история. Цену набивают, больше ничего. Эта, — он кивнул на стенку возка, — хорошо, что она была в одних руках. О такой собственности — больше заботятся. И у нее всего четверть черной крови, мать ее мулаткой была, это сразу видно".
Кинтейл нарочито небрежно спросил: "Скажите, а потом, когда я захочу ее продать, можно будет к вам обратиться?"
Дэвид погладил бороду: "Разумеется, товар хороший, не думаю, что вы его испортите. И детей я тоже куплю, буде таковые появятся. Ей пятнадцать лет, она совсем молодая, здоровая — поздравляю с отличным приобретением, — он пожал Кинтейлу руку.
Карета миновала размалеванный бело-красными полосами шлагбаум, Кинтейл, высунув прикрытую треуголкой голову, сказал: "Это со мной". Он повернулся к Дэвиду: "Вы не выпьете по стаканчику портвейна?"
Тот рассмеялся. "Поздно уже, дорогой Джеймс, мне надо кое-что обсудить со старшим сыном, не так уж часто мы встречаемся. Да и мы с вами завтра увидимся — у губернатора Хатчинсона. А вы — он похлопал офицера по плечу, — наслаждайтесь своей покупкой".
Возок остановился у небольшого, каменного, под черепичной крышей, дома. Кинтейл, пожав руку плантатору, выскочил наружу. Легкий снег завивался поземкой на гарнизонной площади. Он, открыв незаметную дверцу сзади кареты, велел: "Выходи".
Часовые вытянулись. Кинтейл, посмотрев на невысокую, закутанную в плащ фигурку девушки, подтолкнул ее вперед. Денщик бережно принял у него шинель. Кинтейл, указав на девушку, что стояла в углу передней, высокомерно сказал: "Будет у меня горничной. Камин в гостиной горит?"
— Конечно, ваша светлость, — поклонился солдат. "Почта на столе, прикажете вас не беспокоить сегодня?"
— Прикажу, — хохотнул Кинтейл. Подождав, пока солдат исчезнет за парадной дверью, он резко проговорил: "Ну, что встала, иди в комнаты".
Он просмотрел почту. Налив себе вина, Кинтейл приказал девушке, что прижалась к стене: "Плащ сними".
Та покорно отодвинула капюшон. Кинтейл, подойдя к ней, накрутив на палец прядь волос — темного каштана, прикоснулся к смуглой щеке. Длинные ресницы скрывали большие, зеленовато-карие глаза. "Юджиния, — задумчиво сказал Кинтейл, разглядывая девушку. "Ну, здравствуй, Юджиния".
Капитан Стивен Кроу проснулся. Потянувшись, опустив руку к полу каюты, он посмотрел на карманные часы, — тонкой, немецкой работы.
— Можно еще полежать, — решил мужчина, и, взглянул на золотую крышку.
— Мартину от Майкла, — пробормотал он и вдруг улыбнулся: "У дяди Майкла такие же были, только там было выгравировано: "Майклу от Мартина". Двадцать один год им исполнился, когда они часы друг другу подарили, папа же рассказывал. И часы тоже — одинаковые. Я потом у тети Элизабет спрашивал — папу с дядей Майклом вообще, кто-нибудь различал? А она усмехнулась и погладила меня по голове: "Мы с твоей матушкой покойницей, — да, и родители их тоже, а так — нет".
В каюте было тепло, "Дартмут" чуть покачивался на легкой волне бостонской гавани. Капитан Кроу зевнул: "Хватит тут торчать. Через два дня надо либо разгружать трюмы, либо идти обратно в Англию. Питер меня не похвалит, за этот простой".
Он вспомнил наставительный голос кузена: "Только ради всего святого, Стивен, не вмешивайся в свары между колонистами и Британией. Не хотят они наш чай — не надо, я его продам на континент, в мгновение ока. Не сиди в Бостоне дольше положенного, компания из-за этого теряет прибыль".
Стивен поднялся. Натянув бриджи с рубашкой, плеснув в лицо холодной водой, он провел рукой по каштановым, коротко стриженым волосам. Кончики выгорели на солнце до темного золота, лазоревые глаза смотрели весело и прямо. Он улыбнулся, глядя на себя в маленькое, тусклое зеркало, что висело в умывальной: "Триста сорок два тюка чая. За день опустошим трюмы, возьмем меха с табаком, — и домой. Соскучился я по Лондону. Да и Констанца — должна была уже из Амстердама вернуться".
Он накинул холщовую матросскую куртку. Замотав вокруг шеи шарф, поежившись, — за дверью каюты было зябко, — стуча сапогами, капитан поднялся на палубу.
— Все тихо, капитан, — услышал он голос первого помощника. Стивен посмотрел на морозный туман, в котором тонула набережная, — золотой кузнечик на башне Фанейл-холла чуть блестел в лучах рассвета.
— Не шумят они больше? — усмехнулся Стивен, чиркая кресалом, выпуская клуб ароматного дыма. "Я смотрю, — он прищурился, — охрана, которую установил мистер Адамс, все еще здесь". По набережной расхаживало двое мужчин с угрюмыми лицами.
— Каждые три часа сменяются, — зевнул помощник. "Боятся, что мы начнем тайно чай разгружать. А вы, — он окинул взглядом Стивена, — разве к губернатору не собираетесь?"