"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
— Ангел, — подумал Пьетро, — ангел божий. Господи, как я счастлив.
Он шагнул к Еве. Та, отпрянув, перекрестившись, испуганно шепнула: "Святой отец, что вы…"
— Ева, — Пьетро опустился на колени и приник лицом к подолу ее платья. "Ева, я так мучаюсь, пожалуйста…"
— Нет, нет, — девушка отступила к стене, — нет, святой отец. Это грех, вам нельзя, я не могу…, Не могу…
— Господи, она дрожит вся, бедный агнец, — понял Пьетро. "Нельзя торопиться".
Он встал и, прикоснувшись рукой к ее нежной руке, тихо проговорил: "Ева, я же вижу…, Я вам тоже нравлюсь. Просто скажите мне, — да или нет, пожалуйста, я молю вас!"
Девушка отвернула лицо. Укрывшись рукавом платья, она всхлипнула: "Да…, Но я грешница, грешница, нельзя и думать о таком, Господь меня накажет!"
Пьетро обнял ее и медленно, ласково привлек к себе. "Как сердце бьется, — понял он. "Птаха моя невинная. Только один поцелуй, и все. Я потерплю".
Ева почувствовала прикосновение его губ и холодно подумала: "Отлично. Не зря мы с папой репетировали. Спешить некуда, до Парижа я его подержу на расстоянии, а в Париже — отдамся. С кровью, со слезами, с криками — как положено. Герр Теодор тоже в Париж едет, не зря я в его бумагах порылась, пока он спал. Школа Дорог и Мостов. Я его найду, — Ева, задыхаясь, вырвалась из рук Пьетро. Плача, шепча: "Нет, нет, нельзя…, - девушка проскользнула в свою комнату.
Священник, тяжело дыша, прислонился к стене и ласково сказал: "Горлица моя, никогда, никогда я тебя не обижу, обещаю".
Ханеле подложила ручку под щеку. Она повертела в пальчиках медальон: "Здравствуй, папа!". Отец сидел в шалаше — во дворе того красивого, маленького дома, что Ханеле уже видела — много раз. Ханеле посмотрела на накрытый стол, на мужчину с темной бородой, что, держа в руках бокал, говорил что-то, и поняла: "Праздник". У отца тоже была борода, — ухоженная, золотисто-рыжая. Ханеле взглянула на очень красивую, темноволосую девушку, что сидела напротив отца. Девочка увидела, как та, покраснев, что-то сказала.
Отец рассмеялся. Ханеле зло прошептала: "Это не моя мамочка! Не смотри на нее, папа! Я же тут, смотри на меня!"
Отец не отводил взгляда от черных, под длинными ресницами глаз женщины. Ханеле, всхлипнув, проговорила: "Папа!". Румянец на щеках черноволосой стал еще гуще, отец нежно, ласково улыбался ей. Ханеле, опустив медальон, шмыгнув носом, — тихо заплакала.
Эпилог
Северная Америка, декабрь 1777 года
Выла, задувала метель. Джон, пошевелив удочкой в проруби, поежившись — взглянул вдаль. Озеро — белое, покрытое льдом, уходило за горизонт. Он хмыкнул: "Действительно, будто море — без конца и края. Пять их тут. Наше как раз самое южное, если судить по той карте, что мне Скенандоа рисовал. Эри называется, как их племя. От племени-то, — Джон ловко подсек рыбину, — одна деревня осталась. Ирокезы их потрепали, конечно".
Он посмотрел на берег — над крышей большого, длинного дома, огражденного засеками, поднимался дым. "Сейчас рыбу пожарим, — Джон облизнулся, — а остальной улов — Мирьям и Гениси засолят. Путь через горы неблизкий. Гениси, — он улыбнулся и стал складывать рыбу в кожаный мешок. "Папа меня убьет, конечно. Ничего, сначала покричит, а потом успокоится. И мы уже женаты. Надо ей просто окреститься, и повенчаемся. Можно даже в Бостоне".
Он вскинул мешок на плечо. Надвинув глубже капюшон меховой парки, легко пробираясь между торосами льда у берега, Джон пошел к дому.
Внутри было сумрачно и вкусно пахло жареным мясом. По выстланному шкурами коридору носились дети. Женщины, что сидели у очага, скрестив ноги, о чем-то болтали, посматривая за кусками оленины, насаженными на вертел.
— Джон! — смуглая, зеленоглазая девочка уцепилась за его ногу. "Дядя Джон пришел!"
— Рыбы принес, — он поднял Мэри в воздух. Девочка, тряхнув мелкими кудряшками, рассмеялась: "Мы играем. Пусти, — Мэри вывернулась из рук Джона. Весело что-то крича, она кинулась за мальчиками. "Еще и ее везти, — вздохнул Джон, выходя на задний двор дома. Он взял нож, и начал потрошить рыбу: "Ничего страшного. До этого места, где встреча Шести Племен будет — со Скенандоа и воинами доедем, а там уже и до Бостона близко. Брат Мирьям там, в армии, и друг его, Дэниел этот — они помогут".
— А ну дай, — раздался сзади требовательный голос. Стройная, невысокая девушка подошла к Джону и решительно забрала у него нож. "Я сама, — Гениси оглянулась на дверь и быстро его поцеловала. Снежинки падали на ее непокрытые, черные косы. Джон, взяв одну губами, потерся холодным носом о теплую щеку. "Ты рыбу ловил, — строго сказала Гениси, — теперь иди, отдыхай. Я выпотрошу. Когда Мирьям вернется, то засолим".
Под паркой она вся была горячая. Джон, все еще не отпуская ее, сказал: "Потом".
— День на дворе, — ужаснулась девушка и ласково стукнула его костяной ручкой ножа по лбу. "А мы шкуру опустим, — прошептал ей на ухо Джон. "Пожалуйста, Гениси…"
— Вернулся, — раздался сзади голос Скенандоа, и они отскочили друг от друга. Индеец скинул капюшон парки. Глядя с высоты своего роста на Джона, он усмехнулся: "Пошли, там мясо уже готово".
— Правильно, — подумал Джон, устраиваясь напротив вождя в уютном, отгороженном шкурами углу, — у него же мать белая была. Поэтому глаза такие светлые".
Глаза у Скенандоа были серые, веселые. Мужчина, пережевал оленину: "Ты вот что, Большой Джон, пусть женщины собираются, дня через два уже и отправимся".
— Вы же говорили, в конце зимы Шесть Племен встречаются, — удивился Джон.
— Это, смотря, какая зима, — расхохотался Скенандоа. "Попадем в буран, можем и застрять. К тому же, виделся я кое с кем, там, на охоте, — он махнул рукой, — говорят, Менева сюда с юга идет. Нас он не тронет, мы для него мелкая сошка, две сотни человек в деревне, но все равно — не хотелось бы с ним столкнуться, зять, — Скенандоа подмигнул Джону. Тот почувствовал, что краснеет.
— Две тысячи воинов у него, — хмуро продолжил Скенандоа.
Джон облизал пальцы: "А вы его видели, Меневу?"
— Нет, только поэтому до сих пор живой, — коротко усмехнулся вождь и достал флягу из сушеной тыквы. "Кленовая, раз уж ты взрослый человек, женатый — пей. Но немного, — он поднял смуглый палец.
Джон отпил, почувствовав на языке нежную сладость, и вдруг улыбнулся: "Как Гениси. Черт, он сейчас все заметит. Не думай, не думай о ней, — Джон поерзал и спросил: "А почему вы Олень, а род — Волка?"