"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
«Истинно, грызем, друг друга и терзаем, — вспомнил Вельяминов слова того, кто сидел сейчас перед ним.
— Брешут они, — Матвей взглянул на Федора тусклыми глазами. «Ненавидят меня, вот и брешут».
— Казалось бы, — наклонился к нему Басманов, — с чего бы им лгать-то, тебя оговаривать?
Хозяин ты милостивый, вона даже, холопов на волю отпустил. Так-таки, Матвей Семенович, вся дюжина людей твоих, что на усадьбе, и брешут? А ты один правду говоришь?».
Басманов отвернулся, и в это, единственное, краткое
— Ладно, — Башкин опустил голову на скрещенные на столе руки. «Ваша взяла, правду говорить буду».
— Давно бы так, — буркнул Федор и потянул к себе перо и бумагу.
Матвей привязал жеребца к покосившемуся забору и посмотрел вверх, на окна усадьбы. В единой горнице горела свеча, остальные окна были темны — ровно и нет там никого. Он поднял с земли камешек, и, тщательно прицелившись, метнул его прямо в освещенное окно.
— Кто там? — раздалось сверху.
— Спустись на двор, открой ворота, словом надо перемолвиться, — ответил Матвей.
— Случилось что? — спросили из окна, осторожно закрывая ставни и гася свечу.
— Да, — Матвей вдруг подумал, что сейчас — на гнедого и долой бы из Москвы, куда хошь — в Новгород, в Казань, в Смоленск, на Поле Дико. Или дальше — до края земли, туда, где она смыкается с небом, туда, где нет ничего — ни милостей царских, ни его гнева.
— Помяни меня, заступница, Богородица в молитвах своих, ибо грешен я, — вздохнул юноша и пошел к тяжелым, скрипящим воротам, что медленно открывались перед ним.
Гнедой жеребец с двумя всадниками на нем вихрем пронесся по Красной площади и скрылся в темном чреве Кремля.
Матвей легко соскочил на землю и протянул руку человеку, что сидел сзади него.
— Осторожно только, — шепнул он. «Спят уже все».
— А почему ночью-то? — шепнул его спутник.
— Откель я знаю? — раздраженно спросил Матвей. «Не буду ж я государя спрашивать — отчего да зачем! Пойдем, ждет он».
Иван Васильевич сидел в просторном кресле у окна. Тихо было в опочивальне, даже огни свечей будто бы застыли, не колебало их дыхание воздуха. За окном была просторная, ночная, едва освещенная Москва.
«Вроде и поставишь их на колени, — подумал царь, — нет, поднимают голову. Только страх, страх и ужас — чтобы муж жены боялся, а родитель — дитяти своего. Чтобы как Матвей сегодня, — царь усмехнулся, — «на коленях ползали, ноги целовали. А все почему — потому что сильной руки не пробовали.
Как попробуют, — Иван сцепил длинные пальцы, — так потом от счастья рыдают. Нет, неправ был Иисус — любовью одной ничего не добьешься, любовь — она из страха рождается. Кого боятся, — того и любят. И ломать, ломать их без сожаления, забирать все, что дорого им. Нет пути
В дверь опочивальни легко постучали.
Иван вздохнул, и, встряхнув головой, сам впустил внутрь стоявшего на пороге человека.
— Значит, боярин, ты сам подкупил почившего в бозе Нектария келаря? — Басманов жадно отпил принесенного подручным кваса, не предложив его Башкину.
— Попить дайте, — Матвей Семенович облизал искусанные, распухшие губы. «Жарко тут у вас».
— Вот расскажешь все без утайки, и нальем тебе стаканчик, — рассмеялся окольничий и отодвинул кувшин на край стола. «А что жарко, Матвей Семенович, это ты еще настоящей жары не ведывал, — Басманов выразительно кивнул на горящий в углу подвала очаг.
«Сколько заплатил-то отцу святому?».
— Двадцать рублей, — тихо сказал Башкин, опустив голову.
— Записал, Федор Васильевич?
Вельяминов кивнул и перевернул страницу.
— Ну, с Богом, дальше-то говори, — Басманов потянулся и зевнул. «Устал я с тобой, боярин Матвей, ан нельзя спать — закончим, да и отдохнем тогда».
Окольничий подмигнул Федору, и тот заставил себя улыбнуться в ответ.
— Ну, садись, — Иван Васильевич кивнул человеку на кресло напротив. «Может, испить чего хочешь — вина али воды?»
— Нет, государь, спасибо, — тихо, почти неслышно ответил робкий голос.
— А ты что ж таишься-то от государя своего? — рассмеялся Иван Васильевич, и, быстро протянув руку, — человек даже не успел отшатнуться, сорвал с головы гостя темный, невидный платок.
Черные волосы упали на плечи, лазоревые глаза испуганно заметались по горнице, и Марья Воронцова вся сжалась в кресле, подобрав под себя ноги.
— Ишь ты какая, — протянул Иван. «Матвеева избранница. Давно я хотел с тобой познакомиться».
— И что, как же ты лестницу в монастырь-то передал? — спросил Вельяминов у Башкина.
— Не передавал я, — измученно проговорил боярин. «Нектарий покойный сам сплел, из веревок».
— Вовремя-то опочил отец Нектарий, — Басманов сплюнул на пол подвала. «Хотелось бы мне знать, что бы он на это сказал. Не ты ль виной, Матвей Семенович, тому, что скончался-то келарь, а? — Басманов вытащил из-за пояса кинжал и подпер его рукоятью подбородок Башкина. «Ты в глаза нам с Федором Васильевичем смотри, не увиливай!»
— Да я его после этого и не видел, — ответил Башкин, смотря искоса на лезвие кинжала.
«Дайте хоть голову где преклонить, истомился я!»
— А мы вона с боярином Вельяминовым, думаешь, не истомились? — рассмеялся окольничий.
«Тоже домой хотим, к женам да деткам, однако же, служба царская, она, Матвей, важнее.
Пока ты нам все не расскажешь, — без утайки, — не будет тебе отдыха. Да ты встань, встань, чего расселся-то? Постоишь, — так взбодришься».
Башкин поднялся, качаясь, и уронил голову на грудь.