"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция
Шрифт:
Марта сидела, раскрыв рот, оглядывая его скромное, красивое кимоно серого шелка, с вышитыми журавлями, и вдруг сказала: «Давайте я».
— Спасибо, Марико-сан, — Волк посмотрел на девочку и улыбнулся: «Можно тебя так называть?».
— Конечно, папа, — она одним легким движением наклонила расписанный чайник, и Волк, на мгновение, закрыв глаза, подумал: «Господи, спасибо тебе».
Белла спала, подложив нежную ладошку под щеку. Себастьян остановился над футоном, и, поправив его, ласково шепнул: «Ну все, доченька моя, скоро поедем домой, в Картахену, и будем всегда вместе».
— Не тронь ее, — раздался с порога ледяной голос Тео. «И выйди отсюда. Переночуешь где-нибудь, в городе, завтра утром мой муж присылает конвой охраны, чтобы отвезти нас в замок. Мы будем жить рядом с его светлостью даймё».
Себастьян сжал зубы, и, взяв ее сильными пальцами за руку, вытолкал наружу, в коридор.
— Моя дочь, не поедет ни в какой замок, — зло проговорил Себастьян. «Моя дочь поедет со мной, на борт «Санта-Клары», и отправится домой, в Картахену, слышишь?
— Это не твоя дочь, — вишневые, полные губы победительно улыбнулись. «Это, Себастьян, дочь Куэрво».
Он пошатнулся, и, стараясь найти опору, пробормотал: «Он тебя изнасиловал, да? Бедная моя девочка…»
— О нет, — ответила Тео, рассматривая в свете свечей свои ногти. «Он меня не насиловал, Себастьян, — она усмехнулась и продолжила: «Рассказать тебе, что мы с ним делали, где, и сколько раз? Или, может быть, повторить тебе, что я кричала, лежа под ним? Я готова была пойти за ним на край света, Себастьян, и делать все, что он захочет — только бы быть рядом».
— Шлюха! — ее голова мотнулась от пощечины, и Тео, вздернув губу, оскалившись, ответила:
«Убийца».
Она обернулась и приказала: «Не приближайся к моим детям, иначе ты не доберешься живым до своего корабля. И, — она помолчала, пряча улыбку, — я притворялась, дорогой муж.
Все эти десять лет».
Перегородка закрылась, и Себастьян, глядя ей вслед, холодно сказал: «Ну что ж, я тоже умею бить исподтишка, любимая».
Воробышек обернулась на громаду замка, что возвышалась на горе, над городом, и, вздохнув, сказала носильщику: «Мне только до монастыря, там я вас отпущу. Вы идите, я сейчас».
Она огладила простое, серое кимоно, и вспомнила, как торопясь, волнуясь, надевала праздничное, ожидая его. Женщина повертела узелок в руках, и, подставив утреннему солнцу лицо, прошептала:
— Одиннадцать лет, да. Он же тогда пришел и сказал: «Сузуми, я уезжаю, далеко, на север, служить одному даймё. Ну, то есть он еще не даймё, конечно. Больше не буду заниматься воровством.
Если хочешь, я тебя выкуплю, но там, — он улыбнулся, — не будет роскоши. Придется, может быть, спать на земле и есть один рис. И я тогда обняла его и ответила: «Куда угодно, только бы с тобой».
А потом — она посмотрела на серые, каменные стены, — тут ведь еще ничего не было, — ни замка, ни города. Жили в какой-то хибарке, я готовила на костре, стирала его одежду в озере, шпионила для него, в тюрьме сидела… — Сузуми потрогала в рукаве купчую на дом, что нашла на пороге ранним утром, и, бросив взгляд на дорогу, застыла.
Он ехал во главе конвоя и подросток рядом, на белой лошади, улыбаясь, наклонившись к Масато-сан, что-то сказал. Тот рассмеялся и потрепал мальчика по голове.
«Сын, — прошептала Сузуми-сан, и, пряча лицо, отвернувшись, спускаясь по узкой, обходной тропинке, успела увидеть, как останавливается перед воротами замка возок.
Она была высокой, — вровень ему, стройной, с темными, уложенными в причудливую прическу, пышными волосами. Масато спешился, и, подав ей руку, помог выйти. Она обернулась, и, качнув красивой головой, прошуршав подолом темно-зеленого, расшитого золотом, кимоно, коротко что-то приказала.
Девочки были сами как цветы — повыше и пониже, совсем еще ребенок, одна в кимоно цвета камышей, а вторая — в детском, ярком, с разноцветными бабочками.
Сузуми стерла слезу, что выкатилась на щеку, и взглянула на изящные очертания монастыря, на том берегу озера.
— Да, — прошептала она, — так правильно.
— Тут буду жить я! — Белла с размаху шлепнулась на татами. «Тут будут мои куклы, и еще я хочу такой свиток, как висит в общей комнате, чтобы на нем были цветы, и красиво написано.
И хочу шкаф для кимоно, только маленький»
— Ну, учиться писать ты будешь вместе с сестрой, — ласково сказала мать. «На женской половине покоев даймё, его светлость разрешил вам заниматься вместе с его дочерьми. У вас будут уроки каллиграфии, языка, конечно же, будете слагать стихи…
— И играть! — Марико-сан просунула голову в комнату. «На биве и на кото! И я хочу танцевать, у меня получается, — она покрутилась вокруг себя.
— Хорошо, — ответила Тео-сан. «И помните, пожалуйста, нельзя входить без разрешения туда, — она махнула головой в сторону коридора, — только если отец или Дайчи-сан вас пригласят.
Пойдемте, — она подогнала дочерей, — надо все разложить, и начинать готовить обед, хоть тут и две служанки, но все равно лучше хозяйской руки ничего нет.
— Мамочка, — вдруг спросила Белла, гладя татами, — а как же мой кукольный домик, ну, тот, что остался в Картахене? Может быть, папа его привезет потом?
— Посмотрим, — улыбнулась Тео. «А попугай будет в общей комнате, тут ни у кого такой птицы нет, так что ждите — к вам будут все ходить, и просить на него посмотреть!».
— Интересно, он теперь заговорит по-японски? — пробормотала Белла. «А то он все время кричит только одно — ворон, ворон!»
«Ворон», — вспомнила Марико-сан. «Да, правильно — дочь Ворона. Про кого же это? — она, было, хотела что-то сказать, но, мотнув головой, поспешила вслед за матерью в переднюю, где служанки уже начали разбирать сундуки.