Вельяминовы. Начало пути. Книга 1

Шульман Нелли

Он подхватил ее на руки и, усадив на кровать, увидел, как под скромной, серой тканью платья светится ее тело. «И вправду, будто мрамор», — подумал он, опускаясь на колени.

Она обжигала губы, как полуденное солнце.

Мария вдруг наклонилась и шепнула что-то ему на ухо.

— Уверена? — спросил Джованни и вдруг увидел, как ее глаза мгновенно наполнились слезами. «Да уже шесть лет как», — сказала она, отвернувшись.

— Прости, прости, пожалуйста, — он стал целовать ее и вдруг горько подумал, что

Господь все же иногда бывает, несправедлив — как можно было отказать этой женщине в материнстве?

— Ничего, — сказал он нежно, так нежно, как только мог. «Ничего, любовь моя. Это неважно».

А потом он уже больше ничего не мог говорить, — потому что Мария была вся в его руках.

Она принадлежала ему, — и это было лучше, чем все его мечты.

Она вдруг почувствовала то, что, — как она думала, — никогда в жизни уже не испытает, и успела отчаянно, до крови, закусить руку.

— Нет, — попросил он. «Пожалуйста, любовь моя. Я хочу слышать».

И он услышал — подумав еще, что запомнит это навсегда.

Потом она долго лежала с закрытыми глазами, тяжело дыша, даже не отвечая на его поцелуи.

— Прости, — наконец, сказала она. «У меня еще ни разу так не было».

Джованни рассмеялся и осторожно устроил ее рядом: «Теперь будет всегда, поверь. Тебя, Мария, Господь сотворил такой. Я всего лишь немного помог, вот и все».

Она покраснела — вся, и потянула на себя простыню.

— Не надо, — сказал он, останавливая ее руки. «Не надо, Мария».

— Я, — она вдруг запнулась, отвернувшись.

— Ты прекрасней всех, кого я видел в жизни, — сказал он, мягко прижимая ее к себе.

— Но ведь, — она все еще краснела. «Я же рожала».

— И хорошо, — усмехнулся Джованни и умостил ее всю в своих руках. «Я, знаешь ли, это сразу заметил», — он обхватил ладонями ее тяжелую, большую грудь. «Я хоть и протестант, но все же итальянец — если я привезу тебя в Рим, мне придется держать тебя взаперти, — иначе все мужчины сойдут с ума».

— Расскажи мне про свой город, — попросила она, положив растрепанную голову на его плечо.

— Стой, — вдруг сказал ди Амальфи и вдохнул ее запах — свежий хлеб и совсем немного пряностей. «Ты пекла что-то?»

— Ну да, — улыбнулась она. «Детям к завтраку».

— Про Рим — потом, — твердо сказал он. «Позже».

— А сейчас что? — еще успела спросить она, — недоуменно, и оказалась прижатой к постели — так, что не могла и пошевелиться.

— Сейчас — разное, — пообещал Джованни. «Но тебе понравится».

— Новый шрам, — он, улыбаясь, посмотрел на отпечатки ее зубов у себя на плече.

Мария покраснела и провела пальцами по шраму старому— слева, под ребрами.

— Что это? — спросила женщина.

— Это с прошлого года, с той поры, как… — он помолчал.

— Ты пошел туда вместо него, — Мария вдруг нежно поцеловала след от ранения.

— Он

же мой друг, — Джованни погладил ее по голове. «Он бы сделал то же самое для меня».

— А больше и нет шрамов, смотри-ка, — вдруг хмыкнула она.

Ди Амальфи вдруг вспомнил любимые слова Джона.

— Я просто не лезу на рожон, а спокойно работаю», — зевнул он. «И потом, мне скоро сорок — в этом возрасте только дураки размахивают шпагой направо и налево».

Она сидела, скрестив ноги, и Джованни потянул ее к себе.

— А теперь ты мне рассказывай про себя, — попросил он, устроив ее рядом. «Прямо с самого рождения».

— Почему? — спросила она.

— Потому, что я тебя люблю, — он с удовольствием увидел, как Мария смутилась, и добавил:

«Я ведь уже говорил тебе это, там, на реке!».

Она прижалась к его боку и посмотрела вверх — на него. «Что?», — улыбнулся он.

— Ты очень красивый, — серьезно сказала Мария. «Правда, я таких мужчин, как ты, и не видела раньше».

— А, — он лениво потянулся, «у нас все такие. Поэтому я тебе и сказал — приедешь в Рим, будешь сидеть взаперти, а то еще сбежишь к какому-нибудь…помоложе».

— Никуда и никогда я от тебя не сбегу, Джованни, — она рассмеялась, перевернулась на живот, и начала: «Ну что, родилась я в маленькой горной деревне…»

Когда они спустились вниз, уже смеркалось.

— А почему ты не живешь на постоялом дворе? — спросила она, оглядывая кухню — горел очаг, и было очень тепло. В маленькое окно хлестал весенний ливень.

— Я столько по ним мотаюсь, — ответил Джованни, замешивая тесто, «что они мне уже осточертели. Этот дом, — он замялся, — в общем, хозяин на континенте, он мой товарищ, и я могу здесь остановиться на какое-то время», — Один из ваших? — она присела к столу, наблюдая за его руками — ловкими, с длинными, смуглыми пальцами.

— Можно сказать и так, — он вдруг вспомнил записку от Марты и чуть не рассмеялся.

«Конечно, ты можешь у меня жить, пока будешь в Лондоне, — я вернусь только в июне, дом все равно пустует. Ключи ты найдешь по известному адресу, у собора святого Павла, а мои платья, и детские игрушки тебя не скомпрометируют — они все сложены и заперты в кладовой».

— Ты умеешь готовить? — она покраснела.

— Я больше десяти лет живу один, не умирать же мне с голода? — он накрыл тесто салфеткой.

«А кухарку нанимать опасно — чем меньше в доме посторонних, тем лучше».

— Ну вот — сказал он. «Теперь ему надо постоять какое-то время».

— А если перестоится? — спросила Маша, оказавшись в его объятьях. Она вдруг, — сама не зная почему, — скользнула вниз, встав на колени, даже не понимая, что делает.

Может, — медленно сказал он, и, положив ей руки на голову, спохватился: «Черт, ты сейчас вся будешь в тесте!»