Вельяминовы. Век открытий. Книга 1

Шульман Нелли

– То есть слышал, – поправил себя комбриг, – но это честь коммуниста… – японец тяжело вздохнул:

– Я вас прошу, сейчас, поступите и вы, как велит честь. Не затем, чтобы отдать мне долг, – он усмехнулся, – но для того, чтобы выжил человек, творящий добро и желающий мира. Как его тезка, в Библии… – Наримуне увидел, по лицу комбрига, что его собеседник никогда в жизни не открывал Библию. Граф добавил: «У вас правила императрица, Екатерина…»

Степан кивнул: «Угнетательница крестьян, невежественный рупор самодержавной власти…»

– Разумеется, – сухо отозвался граф:

– Она говорила: «Лучше десятерых виновных

простить, чем одного невинного казнить. Раввин Горовиц ни в чем не виноват, комбриг. Его не имели права арестовывать. Он иностранный гражданин, находится здесь легально, с визой… – потушив папиросу, Степан посмотрел на визу. Он держал в руках паспорт Аарона Горовица. В Девятый Форт комбрига пропустили без особых затруднений. Он заставил себя, весело, сказать охране НКВД, у ворот:

– Я знаю, что майор Воронов уехал, но у меня есть приказ, за его подписью… – Степан очень надеялся, что никто из оставшихся офицеров НКВД не позвонит в Шауляй. Приказ он отпечатал ночью, вернувшись в общежитие комендатуры. Степан сказал дежурному, что ему надо связаться, по телефону, с Палангой, с базой ВВС. Комбриг, действительно, туда позвонил. Тамошний офицер удивился, услышав голос командира, почти в полночь, но бодро отрапортовал, что у них все в порядке:

– Сегодня приехали повара из Белоруссии, товарищ комбриг, – доложил офицер, – литовцев заменили. Товарищ уполномоченный сказал, из соображений безопасности.

Степан вспомнил, как пан Антанас учил его варить местный борщ:

– Я Пете о нем рассказывал, о литовце… – связь была отличной, но Степан, сделал вид, что не слышит офицера. Ему надо было кричать в трубку, чтобы дежурный, за дверью, не заметил стука клавиш пишущей машинки. Степан читал распоряжения приставленных к аэродромам и летным частям уполномоченных комиссариата. Комбриг хорошо знал, как они составляют приказы. Гражданин Горовиц, в связи с требованиями безопасности, перевозился в иное место заключения. Комбриг Воронов назначался ответственным лицом. Гражданин Горовиц обладал знаниями об иностранных шпионах, имеющих своей целью подрыв боеспособности Красной Армии, в частности, о диверсантах на авиабазах. Степан ожидал, что приказу поверят. Подпись Степана была, как две капли воды, похожа на росчерк брата. Печать он собирался поставить в кабинете, в Девятом Форте. Петр не должен был увезти ее в Шауляй.

– И не увез… – комбриг Воронов рассматривал четкий, лиловый оттиск с буквами: «Народный Комиссариат Внутренних Дел». Степан чувствовал непонятную легкость, словно при маневрах высшего пилотажа, когда самолет уходил в петлю Нестерова. Он вспомнил Халхин-Гол, свои размышления о том, как скрыть пребывание в японском плену. Степан, тогда, ощущал себя, похоже:

– Если бы Петр знал, что я за линией фронта обретался… – он закурил еще одну папиросу, – он бы меня лично на допрос отвел… – Степан не хотел думать, что случится дальше.

Он смотрел на молодое лицо, на фотографии, в американском паспорте. Горовиц был старше его на два года. Документ выдали, когда раввину исполнилось двадцать шесть. Он листал страницы, глядя на аннулированную немецкую визу, на визы Польши и Чехии, Словакии, и Венгрии. Он вспоминал голос японца:

– Пожалуйста, господин Воронов. Я прошу вас, как человека… – японец, помолчав, затянулся сигаретой:

– Как человека. Помогите другому человеку. Мы обязаны быть милосердными… –

Степану показалось, что в темных глазах блеснул какой-то огонек. Наримуне не знал русского языка, и не мог, в Джиндин-Сумэ, прочесть надпись на фотографии, обнаруженной при майоре. Больше никаких документов у пленного при себе не имелось. Наримуне только сказали его фамилию. Граф, было, хотел спросить у комбрига, не родственник ли он большевика Воронова. Наримуне покачал головой:

– Не надо. Зачем вызывать у него подозрения? Он вряд ли понимает, какое отношение имеет японец к арестованному раввину.

Степан, действительно, не понимал, но комбриг думал сейчас не об этом. Паспорт и печать он достал из ящика письменного стола брата, воспользовавшись перочинным ножом. У Степана были ловкие руки. Он приехал в Девятый Форт на закрытой эмке. Японец ждал его в укромном месте, на окружной дороге, тоже с машиной. Степан глубоко, болезненно, вздохнул:

– Петя обо всем узнает. Но я ему объясню, скажу, что… – комбриг пока не придумал, что сказать брату, но решил:

– Надо отдать приказ, пусть приведут Горовица. Он говорит по-английски, я тоже… – Степан покраснел:

– То есть объясняюсь. Нельзя забрасывать языки, и Петя велел заниматься… – комбриг обрадовался. Ему пришло в голову, что можно сослаться на собственную инициативу:

– Я услышал, что Горовица арестовали, что у него есть сведения о диверсантах. Потом он сбежал… А от кого я это услышал? Нет, Петя не поверит. Ладно, – Степан поднялся, – потом что-нибудь придумаю. Надо посмотреть на Горовица… – посмотреть на арестованного комбригу Воронову удалось только в камере. Офицер, получив приказ, замялся:

– Придется спуститься вниз, товарищ комбриг. Я носилки организую… – Воронов удивился: «Гражданин Горовиц себя плохо чувствует?»

– Можно сказать и так, – уклончиво ответил офицер НКВД.

Степан знал, что арестованные троцкисты, иностранные шпионы, и лазутчики признаются в преступлениях. Об этом всегда писали в газетах. Комбриг Воронов думал, что они раскаиваются, осознав свою вину.

– Гражданин Горовиц молчит, – хохотнул капитан, открывая камеру, – может быть, оперуполномоченным, в авиации, удастся чего-нибудь добиться. Его все равно расстреляют… – Степан хотел что-то сказать, но осекся.

Лежащему на каменном полу, человеку не могло быть тридцать лет. Он увидел седину в темной бороде, на висках, избитое лицо, заплывшие, почерневшие глаза, распухшие, окровавленные пальцы, на левой руке. Капитан, приподняв сырой пиджак, поморщился:

– Под себя ходит. Не волнуйтесь, товарищ комбриг, мы его на пол положим, в эмке. Вы без сопровождающих приехали… – озабоченно сказал капитан, поворачиваясь к Степану, – может быть, бойцов дать, пару человек… – капитан НКВД еще никогда не видел, чтобы люди так менялись:

– Теперь он на Петра Семеновича похож. То есть они похожи, как две капли воды, но теперь у него и глаза… – лазоревые глаза сверкали арктическим, безжалостным льдом.

– Не надо сопровождающих, – медленно ответил комбриг Воронов, – он не опасен, в подобном… – Степан, едва заметно запнулся, – состоянии.

– У него сотрясение мозга, – вежливо сообщил капитан, – три ребра сломано, и пальцы… – он протянул Степану бумагу: «Распишитесь, что забираете заключенного, под свою ответственность». Степан, не думая, поставил подпись: