Вельяминовы. Время бури. Книга четвертая
Шрифт:
– Чувствует… – подумала женщина, – ничего, справимся. Дети у нас помощники, до школы близко. Все будет хорошо… – Клара пока не говорила мужу о ребенке, однако они, твердо, решили назвать мальчика, если бы родился мальчик, Аароном. В полуоткрытое окно она услышала голос Людвига:
– Мы с тобой построим сарай, Пауль, сделаем столярную мастерскую. Будем тебя с мамой учить, руками работать. Девочки за грядками поухаживают… – Адель и Сабина вытянулись, Пауль вырос. Мальчик начал медленно, запинаясь, читать и писать. Он делал больше ошибок, чем сестры, но занимался с удовольствием.
Томас мурлыкал, Клара слышала смех детей:
– Сегодня последний поезд с малышами уходит, из Берлина. Леди Кроу говорила, что они вывезли десять тысяч человек… – в Ньюкасле Клара увидела выросших беженцев, из Судет. Они болтали по-английски и бегали в местные школы.
Ей рассказали, что заводские рабочие, с женами, стояли в очереди, чтобы разобрать детей по домам. Клара смотрела на темные косы девочек, на светлую голову Пауля.
Теперь они все стали Майерами. Дочки знали, что они не родные сестры, что Пауль, приемный ребенок, но, все равно, считали друг друга одной семьей. Аккуратно сняв кота с колен, Клара заглянула на крохотную кухню. Газ работал, она достала из холщовой сумки оловянный чайник, с кружками:
– Чаю выпьем, пусть без сахара. Людвиг вещи разберет, с детьми… – они привезли два старых чемодана, с игрушками, и одеждой, и ящики с книгами, – а я в лавку схожу. Надо купить хлеба, яиц, заказ молочнику оставить… – Клара достала из кармана жакета блокнот. У входной двери затрещал звонок. С Юстонского вокзала они приехали сюда на такси. Клара, недоуменно, пожала плечами:
– Кто бы это мог быть? Пятница, погода хорошая, все за городом… – открыв дверь, она ахнула: «Леди Кроу!»
Женщина припарковала лимузин у обочины пустынно. Майеры ехали из Ньюкасла ночным поездом, еще не пробило восьми утра.
Чемберлен распустил парламент на каникулы. Юджиния оказалась свободной, до начала октября. Она перевезла герцога из Банбери в Лондон. Джон чувствовал слабость. Летом он почти не вставал из большого кресла, в библиотеке, в замке. Тони приводила Уильяма. Внук, весной, пошел и начал лепетать. Джон устраивал мальчика на коленях, целуя белокурый затылок:
– Ты мой хороший мальчик… – Уильям обнимал его:
– Деда, деда… – Юджиния смотрела на счастливое лицо Джона:
– Хотя бы немного, пожалуйста… – две недели назад герцог потребовал от нее вернуться в Лондон:
– Я что-то чувствую… – он кашлял, прижав ладонь к груди, – здесь. Пожалуйста, Юджиния, мне надо быть в столице… – наклонившись, женщина прижалась губами к его холодному лбу. Она кивнула: «Конечно».
Она привезла на Ганновер-сквер герцога, Тони, и Уильяма. Позвонив в Блетчли-парк, Юджиния вызвала в Лондон Маленького Джона. Лаура обосновалась в шифровальном центре, отвечая за обработку европейских данных:
– Она хотя бы домой раз в неделю приезжает, Джованни не так одиноко… – Юджиния давно занесла в календарь дату возвращения Майеров из Ньюкасла. Она держала картонную коробку из «Фортнум и Мэйсон»:
– Решила напроситься на завтрак… – леди Кроу полюбовалась румянцем на щеках женщины, отросшими, темными косами:
– Расцвела она. И дети, наверняка, поздоровели. Надо, чтобы Питер женился, – вздохнула леди Кроу, – двадцать четыре года мальчику. Я с внуками хочу повозиться… – сына сегодня, в полдень, выпускали из тюрьмы Пентонвиль. Мистер Кроу отсидел ровно полгода, с марта по август.
– Для безопасности, тетя Юджиния, – весело сказал Маленький Джон, – срок снимет подозрения немцев. Геббельс назвал Питера мучеником, пострадавшим за идеи национал-социализма… – Юджиния приезжала на свидания к сыну раз в неделю. Чаще устраивать встречи было бы подозрительно.
– Разумеется, леди Кроу… – Клара забрала коробку, – я собиралась чай делать. Проходите, пожалуйста… – Юджиния потянулась вынуть ключ из замка зажигания. Радио оборвало веселую мелодию, раздалось тиканье часов, и низкий, знакомый голос диктора:
– Восемь утра, первого сентября. Прослушайте последние известия. Сегодня, на рассвете, немецкие войска перешли границу Польши… – он еще что-то говорил. Юджиния, шагнув к женщине, раскрыла объятья. Клара плакала, вдыхая запах сандала, леди Кроу качала ее:
– Ничего, ничего. Это ненадолго, обещаю. Мы поможем Польше. Гитлер не осмелится напасть на Францию, на Британию. Ненадолго, – повторила Юджиния. Над Хэмпстедским холмом, в ярком, летнем небе, тревожно перекликались, хлопали крыльями чайки.
Тюрьма Пентонвиль
Загремели ключи, тяжелая, железная дверь, медленно открывалась. Камера была маленькой, тринадцать футов в длину, и семь, в ширину, с узкой койкой, приставленной к стене, привинченным к полу столом и табуретом. В углу, за ширмой, помещался уголок личного характера, как весело думал заключенный Его Величества, мистер Питер Кроу.
По пути с аэродрома Хендон, в Ислингтон, в крыло предварительного заключения, Маленький Джон рассказал Питеру об истории тюрьмы. Здание строили в прошлом веке, как образец для других мест заключения. Камеры, сначала, даже оборудовали отдельными туалетами, но вскоре избавились от удобств. Заключенные забивали унитазы тряпками и бумагой, устраивая протечки, и переговаривались по трубам. Теперь в каждой камере имелось ведро. Умывались обитатели Пентонвиля утром и вечером, душ разрешали раз в неделю.
– Сядешь в бывшую камеру мистера Уайльда, – довольно заметил Джон, щелкнув золотым портсигаром:
– После суда, разумеется. Все организовано, я позаботился. Кури… – он размял сигарету, – ты канаты будешь вить, или ткать. За те деньги, что ты заработаешь, подобного табака не купить… – кузен выглядел отлично, о чем Питер и сказал. Светло-голубые глаза блестели, крепкая шея, с медвежьим клыком, немного загорела, неожиданно для марта. Маленький Джон повел рукой:
– На море был, на континенте… – начало марта в Голландии выдалось теплым. Звезда оставила детей на попечении няни. Они провели несколько дней в Схевенингене, в пансионе. Джон, закрывая глаза, слышал шум Северного моря. Он шептал: