Вельяминовы. Время бури. Книга первая
Шрифт:
Они сидели в шезлонгах, у бассейна. Голубая вода сверкала, смеялись девушки. Кукушка потягивала холодное, белое вино, из хрустального бокала. Раскольников получил лекарство, как весело называл препарат Наум Исаакович. Предатель должен был скончаться через две-три недели, жалуясь на боли в желудке, изнуряющий кашель, и общую слабость.
Теплый ветер с моря шевелил страницы The Vogue. Петр посмотрел на длинные пальцы Кукушки, с алым маникюром, на снимок мадемуазель Аржан, в дамских брюках и рубашке с открытым воротом, в большой шляпе. Дива позировала в Люксембургском саду.
Серые глаза Кукушки были безмятежно спокойны, красивые губы улыбались. Петр не мог выбросить из головы еврея, в ресторане. Он тогда еще не знал, как зовут визитера, но был уверен, что они с Кукушкой знакомы.
– Она этого не показывает… – Петр потянулся за чашкой с кофе, – почему она спрашивает о Степане? Если еврей, ее связной? Если она продалась, немцам, или американцам? Или японцам? Она знает Зорге, она говорила. С той поры, когда она в Германию ездила, связной от Коминтерна. Степан на Халхин-Голе сейчас… – Петр оборвал себя. Подозревать брата в измене было смешно. Пьяницу и дурака никто бы не стал вербовать:
– Она поддерживает разговор… – успокоил себя Воронов, – она виделась со Степаном, в Москве, на авиационном параде. Из вежливости, не больше… – он сказал Кукушке, что брат служит на Дальнем Востоке, и с ним все в порядке. Женщина кивнула: «Хорошо». Страницы журнала перевернулись. Петр увидел фотографию мадемуазель Аржан в какой-то богатой резиденции, на огромном диване. Красивый мужчина средних лет, в смокинге, обнимал ее за плечи:
– Кинозвезда и архитектор, – прочел Петр, – любимцы модного Парижа.
Кукушка закрыла журнал. Женщина томно потянулась: «Я искупаюсь, перед обедом».
Субботнее утро в Мэйфере было спокойным, магазины еще не открылись. На Брук-стрит Петр заметил вывеску почтового отделения, но спрашивать у служащих о Тонечке было бесполезно. Он понял, что англичане, в отличие от испанцев, или французов, не склонны болтать с каждым встречным.
В девять утра Петр зашел в кондитерскую, попросив чашку крепкого кофе. Сидя за столиком, с папиросой, он справился в путеводителе. Воронов решил начать с Ганновер-сквер. Площадь лежала в самом центре квартала. Тонечка могла гулять, с Володей, в тамошнем парке.
– Надо их увезти. Начнутся бомбежки, незачем Тонечке здесь оставаться. В Москве моя семья окажется в безопасности. Отправимся в Америку, или я сменю Кукушку, в Швейцарии. У нас родятся дети, обязательно… – Петр думал, что Володя, наверное, похож на него. Он хотел еще девочку, красивую, как Тонечка. Вспомнив о Швейцарии, Воронов покачал головой:
– Кукушка в Цюрихе до пенсии досидит, и дочери дело передаст. Марте семнадцать следующим годом, она школу заканчивает. Если их не расстреляют, конечно… – Петр видел спокойные, желто-зеленые глаза Сталина, слышал глухой голос:
– Горский был чистым, честнейшим человеком, ничего не скрывал от своих товарищей… – в Мехико Петр записался в публичную библиотеку. Он нашел предков Кукушки в Британской энциклопедии. Горская была внучкой американского генерала. История ее семьи уходила в позапрошлый век. Закрыв тяжелый том, он пошел в газетный зал. Здесь получали издания из Нью-Йорка и Вашингтона. Воронов быстро понял, что Паук, на самом деле, кузен Горской:
– Она видела документы отца. Если она не работает на немцев, или японцев, то она американский шпион. Мы можем лишиться Паука. Она продаст его, хозяевам… – Воронов не стал ничего говорить Эйтингону. Товарищ Сталин уверил Петра, что партия знает о Горском. Воронову было достаточно слова Иосифа Виссарионовича.
Парк на Ганновер-сквер был пустынным. Открыв кованую калитку, Петр улыбнулся. На песчаной дорожке лежал забытый, детский обруч. Медленно забили колокола церкви. Над черепичными крышами возвышался изящный шпиль. Площадь окружали элегантные особняки, белого мрамора, с портиками и подстриженными, лавровыми деревьями, в палисадниках. Воронов, присмотревшись, увидел над одним из подъездов золоченую эмблему, птицу, раскинувшую крылья. Он хмыкнул:
– К и К. Они и до Мексики добрались. Я встречал их товары, в аптеках… – Петр ничего подобного не покупал. Он брезговал проститутками, да и случайные связи, в его положении, были невозможны: – Мне никого не надо, кроме Тонечки… – хлопнула дверь, в одном из особняков. Воронов поднялся.
Свидание с Филби, в неприметном ресторане, в Сохо, прошло удачно. Агент оказался готовым к работе, дело было только во времени. Филби и Берджес ждали подходящего момента, чтобы устроиться в Секретную Службу. Петр уверил агента, что с войной, стоит ожидать подобного:
– Не всегда британские войска останутся за линией Мажино, – усмехнулся Воронов, – разведке понадобятся новые сотрудники. С вашими знакомствами, со знанием языков… – он похлопал Стэнли по плечу, – на вас обратят внимание, обещаю. Помните, мы ждем сведений об атомном проекте.
Увидев молодого человека, в серой визитке, Воронов замер:
– Одно лицо с Тонечкой. Это ее брат, несомненно. Новый герцог Экзетер… – светлые, коротко стриженые волосы юноши золотились в утреннем солнце. Он говорил с женщиной средних лет, при шляпе, в дорогом костюме лазоревого шелка. Заметив взволнованные лица обоих собеседников, Воронов прислушался. Женщина курила сигарету:
– Дядя Джованни в церковь пошел. Джон, она не оставила записки, ничего? И где мальчик?
Брат Тонечки покачал головой:
– Ни следа, тетя Юджиния. Словно испарились, и она, и Уильям. Драгоценности на месте, и кольцо тоже… – его голос угас. Он добавил:
– Я еду на Ладгейт-Хилл. Я велел проверить самолеты, паромы в Ирландию, но вы понимаете, что… – Петр направился к дальнему выходу из парка.
– Скоро мы увидимся, – ласково подумал он:
– Тонечка, моя Тонечка. Она поехала в Цюрих. Кукушка позаботится о ней и Володе. Через неделю они в Москве окажутся… – Петр прибавил шагу. Он хотел заглянуть в контору KLM, на Оксфорд-стрит, и купить билет на завтрашний утренний рейс до Стокгольма.