Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Карл и Фридрих, – усмехнулся Генрих, – я разбил их союз, так сказать… – Фридрих, высокий, неуклюжий детина, работал электромонтером. Он признался, что бывал в Западном Берлине:
– Хотел посмотреть, как мамаша моя устроилась… – на перекуре юноша сочно сплюнул в урну, – отца я не помню, он погиб под Сталинградом. Мамаша сошлась с эсэсовцем из тыловых крыс… – в год окончания войны у Фридриха родился младший брат. Парень вытер нос рукавом комбинезона:
– Мамаша моя с хахалем и младенцем дернули на запад, а меня оставили в
– Молитвы я помню, – признался парень, – а насчет мамаши я шучу. Я даже не знаю, где она живет, да и не хочу я ее видеть. Однако она, наверняка, не бедствует. В Западном Берлине бывшие СС сидят чуть ли не в правительстве… – Генрих терпеливо подтягивал соседа по математике и немецкому:
– Еще одна галочка в мое досье, то есть в характеристику для комсомола… – он выбросил окурок в урну:
– Германия есть Германия. Вокруг огороды, а урну все равно поставили. Делают вид, что здесь не тропинка, а улица… – до комсомола, как и до армии, Генриху было еще далеко:
– Фридрих в этом году идет в армию, – вспомнил юноша, – он обещал дать мне рекомендацию для комсомола… – перед членством в молодежном союзе полагалось миновать испытательный срок. Генрих аккуратно посещал утренние политинформации на заводе. Освобожденный секретарь партийной организации рассказывал о победах кубинских коммунистов, и о новом строительстве в ГДР и СССР:
– Освоение целины, – Генрих сверился с табличкой на невысоком заборе, – очередное великое завоевание социализма… – судя по табличке, он стоял рядом с нужным ему домом:
– Вернее, не домом, а сараем… – поправил себя юноша, – но велосипед у нее хороший…
Крепкий велосипед прислонили к стене крытого толем крохотного строения. Генрих понял, что сестра Каритас живет прямо на участке. Ветер трепал простыни на веревке, на грядке рыжели круглые тыквы, делянки аккуратно вскопали. Сначала он думал, что женщина обретается в одном из наскоро отремонтированных после бомбежек, унылых домов у трамвайного кольца:
– Я решил, что она меня позвала сюда из соображений безопасности, но у нее здесь поленница дров, курятник… – Генрих почти ничего не помнил с военных времен, но сейчас на него пахнуло ароматом гари, жаром близкого огня:
– Мы с мамой ночевали в церкви на линии фронта, она столкнулась с дядей Питером… – из-за домика раздавался сильный голос, – она говорила, что я тогда носил щепки для костра. В той деревне тоже жили куры… – перекрывая перекличку птиц, сестра Каритас пела псалом. Генрих узнал слова:
– Блажен муж, не ходящий на совет нечестивых. Любимый псалом Волка. Максим его тоже хорошо поет… – младший брат занимался в хоре при православной церкви. Генрих надеялся, что отчим с дядей Меиром и дядей Джоном все-таки выбрался из СССР:
– Не было такого, чтобы он не возвращался, как мама говорит. Сестра Каритас нашла его в Швеции, поставила на ноги, он поехал в Лондон…
Пение стихло. Из-за угла появилась пожилая женщина, в строгом, монашеского покроя, темном платье, в платке, напоминающем апостольник. Генрих заметил блеск стальной цепочки на шее:
– Распятие она не носит, то есть не открыто. Мама рассказывала о крестике маленькой Марты, и о кольце со змейкой, но где в СССР искать эти вещи… – сестра протянула измазанную землей руку:
– Добро пожаловать, герр Рабе… – она склонила голову, – милости прошу в дом. Вы глазами на матушку вашу похожи… – Генрих улыбнулся:
– Мне все так говорят, сестра… – она распахнула дверцу сарайчика:
– Я аптечным огородом занималась… – женщина кивнула во двор, – скоро сезон простуд, мой чай придется ко двору… – темный чай, в кружке перед Генрихом, пах шиповником. Сестра поставила на стол блюдце с глазированными коржиками:
– Домашняя выпечка, – весело сказала она, – от прихожанки. Ешьте, вы еще растете, молодой человек… – Генрих заметил на стене единственной комнатки распятие:
– Она не убирает крест, не боится. Хотя такие места полиция не проверяет, сарай и сарай… – сестра Каритас положила перед собой большие ладони:
– Хорошо, что вы пришли, Генрих, – она подмигнула юноше, – молодежь к нам почти не заглядывает… – она достала из ящика стола растрепанное Евангелие. Генрих помялся:
– Сестра Каритас, только я не католик, а лютеранин… – она отмахнулась:
– Лютеране ко мне тоже ходят. Иногда удается дождаться священника, хотя служители Божьи в разрешенных храмах не хотят рисковать… – серые глаза твердо взглянули на Генриха:
– Мессу мы не служим, но Библию изучаем, словно во времена Лютера. Мы собираемся каждое воскресенье, как положено… – юноша помолчал:
– Сестра Каритас… – он подумал, что звучит глупо, но не спросить было нельзя, – сестра Каритас, вам не страшно… – подперев морщинистую щеку рукой, она полистала Евангелие:
– Иную притчу предложил Он им, говоря: Царство Небесное подобно зерну горчичному, которое человек взял и посеял на поле своем… – она взглянула на Генриха, юноша кивнул:
– Хотя оно меньше всех семян, но, когда вырастет, бывает больше всех злаков и становится деревом, так что прилетают птицы небесные и укрываются в ветвях его…
Придвинув к себе Евангелие, он продолжил читать.
Мюнхен
Из окна столовой адвоката Штрайбля виднелись башни Фрауэнкирхе, возвышающиеся над черепичными крышами старого города. Доктор Штрайбль весело замечал, что может разглядеть время на часах собора:
– Время деньги, милые дамы и господа, – наставительно говорил он на вечеринках, – американцы давно покинули Баварию, но мы должны помнить об их примере, потому что в бизнесе успешны именно они…