Вельяминовы. За горизонт. Книга 2
Шрифт:
– Малышка скорее всего умерла, – подумал он, – врачи давали ей месяца два, а дело было сразу после Рождества… – справившись в регистратуре о номере палаты больного старика, он услышал веселый голос старшей сестры:
– Для вас подарок, святой отец, с Пасхи вас ждет… – она склеила самодельную открытку. На синем картоне расцветали белые лилии:
– Дорогой будущий отец Симон… – он читал кривоватые буквы, – меня отпускают из госпиталя. Врачи говорят, что настало улучшение, теперь я могу болеть дома, то есть я не собираюсь болеть… – она нарисовала смешную рожицу, – мама говорит, что я скоро выздоровею,
– У Маргариты, в госпитале, тоже молятся отцу Виллему, – вспомнил Шмуэль, – она писала, что есть случаи исцеления… – каждый такой случай подробно рассматривался на комиссии. Священникам требовались госпитальные документы и подписанные аффидавиты врачей:
– Дядя Мишель не ребенок, но я все равно молюсь дяде Виллему, то есть отцу Виллему, – понял юноша, – правильно говорят в Мон-Сен-Мартене, он исцелитель страждущих…
Зная, что происходит в палатах интенсивной терапии, юноша не обращал внимания на суету врачей и медсестер. Держа дядю Мишеля за руку, он гладил длинные пальцы, с едва заметными, стершимся пятнами краски. Губы Шмуэля двигались, он, не отрываясь смотрел на осунувшееся, бледное лицо:
– Он даже не пришел в себя за это время, – вздохнул Шмуэль, – ни слова ни сказал… – краем уха он слышал скороговорку врачей:
– Очень сильное отравление, они ничего не могут сделать. Он здоровый человек, но организм не справляется… – ему почудилось, что ладонь дернулась. Пересохшие, посиневшие губы задрожали, Шмуэля тронули за плечо:
– У него здесь нет родственников, – утвердительно сказал старший из врачей, – он совсем один… – Шмуэль не имел права говорить правду:
– Даже доктору, хоть он и похож на дядю Эмиля. Впрочем, все врачи на одно лицо, когда они устают… – Шмуэль помотал головой: «Нет». Из палаты вывозили приборы, врач протер полой халата пенсне:
– Тогда… – он помолчал, – позовите сестру, я ее видел в коридоре, сеньора, который его нашел… – он кивнул на кровать Мишеля, – пусть побудут здесь… – Шмуэль все еще не понимал.
Врач взглянул на его растерянное лицо:
– Никто не должен умирать в одиночестве, святой отец… – юноша перекрестил Мишеля: «Мы сейчас вернемся».
На него повеяло сладким запахом летних цветов.
В чугунной печурке змеились голубые огоньки. В закопченном камине тоже горело пламя. Рядом с медным тазом, на белой овечьей шкуре прикорнула смешная, тоже белая, мохнатая собачка. Меховая полость на постели зашевелилась. Шелковая простыня свесилась почти до пола:
– Ты хотел рисовать, – сказал смешливый, хрипловатый голос, – даже альбом принес. Попросил меня поставить таз. Спасибо, что не загнал ногами в ледяную воду, как летом на побережье… – бронзовые, спутанные волосы рассыпались по худой спине, женщина потянулась:
– Летний рисунок ты сжег… – она подперла кулачком впалую щеку, в едва заметных веснушках, – и этот тоже уничтожишь. Если ты вообще его начнешь и закончишь… – мужчина поскреб в темноволосой, с заметной проседью голове:
– Начну и закончу, не сомневайся. Я никогда ничего не бросаю на полпути. Все говорили, что у меня не хватит сил довести до ума Гентский алтарь, однако он стоит в соборе Святого Бавона… – зеленые глаза женщины ласково посмотрели на него:
– Богоматерь в алтаре похожа на меня, удивительное дело. Хотя теми годами я еще сидела в Британии, сопротивляясь попыткам Регентского совета выдать меня замуж за очередного претендента на земли Экзетеров… – она вздохнула:
– Что было, то прошло. Но этот рисунок, если он когда-нибудь, появится на свет, я у тебя заберу, мастер Ян… – он склонил голову набок:
– Именно так, – наконец сказал художник, – я тебя и напишу. В тазу, в полный рост. Служанку с полотенцем я нарисую, невелика работа. Но мне интересна именно ты, Марта… – он коснулся маленькой, плоской груди. Женщина улыбнулась, показав белые зубки:
– Как у твоей Мальты… – ван Эйк кивнул на мирно дремлющую собачку, – или у кошки, которых так любит герцогиня Изабелла. Она не ревновала, когда Филипп подарил тебе песика… – Марта хихикнула:
– Своим действительным любовницам Филипп преподносит земли и замки. Собачка для дамы, выполняющей его деликатные поручения, ерунда по сравнению с этим. С Изабеллой мы дружим… – она посерьезнела, – ее единственный мальчик всего на пять лет младше Маленького Джона… – Ван Эйк подумал о распоряжении Регентского совета, подтвержденном наконец-то недавно коронованным королем Британии, Генрихом Шестым:
– Она может видеться с сыном раз в год, и только в Британии, под присмотром охраны и представителей царствующего монарха. На охоте или прогулках мать и ребенка сопровождают стражники… – Марта не любила говорить о гибели мужа при осаде Орлеана и ее последующем заключении в Банбери:
– Замок возвели сто лет назад, – заметила она, – тогдашний Экзетер сражался с Черным Принцем. Получив от него в награду холм и окружающие угодья в Банбери, герцог выстроил эту громадину. У него водилось кое-какое золото в кармане, но протопить такое сооружение совершенно невозможно. Мы с Джоном ютились в паре спален. Малыш тогда едва начал лепетать… – не достигнув двух лет, наследный герцог Экзетер перешел под опеку Регентского совета:
– Ко мне прислали делегацию лекарей, – Марта скривила губы, – они меня всю ощупали и заявили, что кормление грудью, на которое я ссылалась, ложь. Они настаивали, что я хочу увезти ребенка на континент. Они, видишь ли, считали, что я шпионю на короля Карла, что я его любовница… – Марта фыркнула:
– Что за чушь! Я его старше на тринадцать лет, он меня называл тетушкой… – ван Эйк все смотрел на женщину:
– Но ты служила курьером, – утвердительно сказал он, – связывалась, от имени англичан с французами и наоборот… – Марта закатила глаза:
– Не я, а покойный Джон. Он выполнял тайные миссии, я только была на подхвате, что называется… – завернувшись в полость, она присела на подоконник маленького, в мелких переплетах окна. Женщина ахнула:
– Смотри, мастер Ян, настоящая метель… – художник невольно улыбнулся:
– Она всегда меня так называет. Но ведь я сам подписываю картины без имени, просто: «Как я смог»… – за окном кружились мягкие хлопья снега. Зевнув, клацнув зубами, собачка зарылась глубже в шкуру. Подойдя к Марте, ван Эйк обнял ее: