Вельяминовы. За горизонт. Книга 3
Шрифт:
– Или лечил ваше несварение желудка. Близнецы наелись зеленых яблок, а ты не могла отстать от старших братьев. Мы с твоим отцом почти не сталкивались… – старые шахтеры тоже говорили об отце Маргариты уклончиво:
– Папа с мамой жили в замке, – напомнила себе девушка, – пока немцы не конфисковали недвижимость из-за побега дяди Эмиля. Бабушка и дедушка прятали его в подвале после оккупации Мон-Сен-Мартена. Но как нацисты об этом узнали? Неужели кто-то донес… – Маргарита не могла поверить, что шахтеры, три года молчавшие о ней самой, предали Гольдберга:
–
– На юге ночи холоднее, чем на экваторе, даже сейчас, летом, то есть зимой… – Маргарита посчитала на пальцах:
– Мишель полгода исполнилось. Она сидит, у нее начали лезть зубы, скоро она начнет ползать… – она подумала, что в следующем году у нее и Клэр тоже могут появиться дети:
– Мы с Джо решили остаться в Африке, а Виллем и Клэр поедут домой, в Мон-Сен-Мартен. Пусть она не волнуется, шахтеры ее полюбят… – следующим летом в Конго собиралась Ева Горовиц:
– В Бомбее будут рады меня принять, – написала Маргарите девушка, – но там нет такого сильного эпидемиологического отделения, как у вас в Леопольдвиле. Я хочу получить первый опыт полевой работы под твоим руководством, дорогой доктор Кардозо… – Маргарита напомнила себе, что надо отослать черновик диссертации в Лувен:
– Профессора меня хвалили в письмах, – хмыкнула девушка, – но, честно говоря, до создания вакцины от сонной болезни еще долго… – послевоенные препараты были более эффективны в борьбе с болезнью, однако в статьях и на лекциях Маргарита настаивала на обязательном введении всеобщего скрининга в Конго:
– Первую стадию гораздо легче лечить, – она зевнула, – при скрининге мы можем выявить зараженных людей, назначить им новые препараты, и не доводить болезнь до второй стадии, когда смерть часто неизбежна. Но какой скрининг, если во всем Конго нет даже новой американской машины, для ультразвуковых исследований, а в лаборатории мы работаем с аппаратурой довоенных времен… – о машине ей написала Ева:
– Пользуясь такой техникой, можно выявить осложнения беременности, проблемы у плода, – подумала Маргарита, – исследование, в отличие от рентгена, безопасно. Хотя верующая женщина не совершит смертный грех и не избавится от ребенка… – она помнила разговор с Джо:
– Он боится, что наши дети родятся не такими, как все, потому что он был в Нагасаки во время бомбардировки. Надо верить и молиться, Иисус и святые нам помогут. Если что-то такое произойдет… – мотор машины зарычал рядом с палаткой, – то мы с Джо все равно будем любить наше дитя, иначе нельзя… – Маргарита присела. В сером рассвете лицо Мясника казалось смазанным:
– Когда мы с Клэр доберемся до ближайшего полицейского участка, надо дать показания, – твердо сказала себе Маргарита, – пусть мерзавца, кем бы он ни был на самом деле, найдут и призовут к суду… – она услышала грубый голос:
– Собирайтесь, мы немедленно… – луч фонарика метнулся по палатке, Мясник осекся:
– Он смотрит на Клэр, но с ней все в порядке… – Маргарита повернулась. Под носом девушки запеклась кровь, на смуглых щеках полыхали красные пятна:
– Немедленно уезжаем… – спокойно закончил Мясник, – и не создавайте себе неприятностей, милочка… – в лоб Маргарите уперлось дуло вальтера.
Рассветный ветер нес в лицо серый пепел, жирные хлопья гари оседали на руках.
Подростком Джо видел газетные фотографии бомбардировок Хиросимы и Нагасаки:
– Дядя Меир сразу вывез меня и Хану из Японии, – он присел, – я только потом узнал, что случилось в городах на самом деле, что это была за бомба… – глаза слезились от дыма. Подобрав обгоревший колышек палатки, Джо пошевелил кучу обугленных палок:
– Он тоже превратился в уголь… – блеснули белые зубы, – от него ничего не осталось, кроме скелета… – в ушах зашелестел тихий голос Александра:
– Советский Союз никогда бы не сделал того, на что пошли американцы. У нас тогда не было атомной бомбы, но, если бы даже и была, мы никогда бы не уничтожили сотни тысяч невинных людей. Бомбардировка оказалась бесполезной, Япония и так бы капитулировала. Американцы хотели испытать новое оружие. Будь твой отец жив, он бы первым ужаснулся их зверству, Джо… – юноша знал, что Александр прав:
– Папа был добрым человеком. Он учил меня, что жестокость самураев только миф. Самурай обязан заботиться о вдовах и сиротах, помогать обездоленным, а если он жесток и строг, то в первую очередь по отношению к себе самому…
Джо помотал черноволосой, потной головой:
– Александр утверждает, что папа начал помогать русским из-за стремления к справедливости и милосердию, а не потому, что он был коммунистом… – вспыхивал и тух огонек сигареты так называемого месье Вербье. На холме переливались отблески огня, ревели автомобильные моторы:
– Погоди, – Александр удержал Джо, – не стоит торопиться. Ты видел, что с девушками все в порядке. Мы их выручим, обещаю. Ты хотел услышать правду об отце… – по словам Александра, оказавшегося русским, его отец тоже был разведчиком:
– Он погиб, – сказал юноша, – но я его хорошо помню. Он рассказывал мне о Поэте, то есть графе Дате Наримуне. Папа был коммунистом, твой отец не принадлежал к партии, но это не мешало им дружить. Они познакомились в Европе, где мой папа работал до войны… – Александр был круглым сиротой:
– Его мать тоже погибла, – Джо распрямился, – а я долго думал, что моя мама умерла. И Хана тоже круглая сирота… – Александр не скрывал, что оказался в Конго с заданием спасти Лумумбу:
– Он не коммунист, – задумчиво заметил юноша, – но Советский Союз не мог оставить главу законного правительства, лидера независимой страны на растерзание колониальным хищникам, вроде американцев. Лумумба хотел, чтобы Конго само пользовалось своими богатствами, а не прислуживало западным странам. Время эксплуатации человека человеком прошло, Джо. Неужели ты не хочешь работать рядом с негритянскими инженерами? Ты говорил, что среди шахтеров попадаются очень толковые ребята… – он положил руку на плечо Джо: