Вендетта для Святого
Шрифт:
— Разве Катанья в той стороне? — спросила вдруг Лили.
— Ты умница, — заверил он. — Наш курс на Палермо. Этот человек должен видеть, что мы плывем туда. Только ты и я должны знать, куда мы плывем на самом деле.
Когда они удалились достаточно далеко и их лица уже было не разглядеть с берега, но не настолько, чтобы подумать, что они уплыли насовсем, Саймон взял курс вдаль берега, вглядываясь в него в поисках подходящего места. Вскоре он его нашел. Маленькую бухточку с песчаным пляжиком в форме полумесяца, чуть шире, чем длина «москоне», окруженную крутыми скалами футов двадцати и более высотой, у подножия которых пенился прибой, так что доступ в нее был только со стороны моря. До ближайшего публичного пляжа было не менее мили. Саймон направился туда, по мере приближения все больше убеждаясь в ее удобном положении, и крутил педали то тех пор, пока поплавки не ткнулись в песок. Он вскочил, подал руку Лили, чтобы помочь ей удержать равновесие, когда она прошла по понтону и спрыгнула на берег, не замочив ног, потом вытащил велосипед подальше на сушу, чтобы его не унесло шальной волной, забрал набитую сумку и, усевшись выше линии прилива, поставил ее рядом с собой.
Лили недоуменно смотрела на него.
— Ты что, собираешься здесь остаться?
— Только до захода солнца. Потом вернемся, обогнем Чефалу и поплывем дальше в Катанью. Нам нужно отплыть подальше, чтобы миновать оцепление, выставленное Алом, и высадиться на берег под покровом ночи.
Он похлопал рукой по песку, приглашая ее занять место рядом с ним.
— У нас тут приятный холодок и все что нужно, чтобы не умереть от голода и жажды. Почему бы нам этим не воспользоваться?
Она нехотя села, а Саймон тем временем открыл бутылку вина, которая, плотно завернутая, лежала на дне сумки, защищенная от жары и солнца, и наполнил пластиковые стаканчики, которые негоциант не преминул включить в счет.
— Теперь мы в одинаковом положении, Лили, — сказал Святой. — Но ничего, прорвемся. Только держись меня. Я не могу себе простить, что ты из-за меня разошлась с Алом. Но постараюсь тебя отблагодарить.
Она окинула его долгим, непроницаемым взглядом, за которым прямо слышался скрежет шестеренок примитивной счетной машинки. Ей были подвластны только простейшие арифметические действия, но побочные результаты могли далеко выйти за эти границы.
Саймон терпеливо ждал.
— К черту Аля, — наконец сказала она. — Ты мне нравишься больше.
А когда еда и вино стерли теплую краску, губам ее вернулась свежесть лепестков розы.
3
Когда короткие сумерки сменились ночной тьмой, Саймон встал и отряхнул брюки.
— Все хорошее когда-нибудь кончается, — грустно сказал он. — Все было чудесно, но нам пора.
Стало прохладнее, так что он с удовольствием натянул полосатую тенниску, пока Лили приводила себя в порядок. Достал сандалеты из сумки, отнес ее в «москоне» и положил между сиденьями. Потом, приподняв нос ближнего поплавка, толкал велосипед до тех пор, пока он не оказался на воде.
Лили спустилась к воде.
— Минутку, — вежливо сказал он.
Она остановилась, он тем временем влез в «москоне» и устроился на правом сиденье. Ноги поставил на педали и быстро сделал несколько оборотов назад, сразу удалившись от берега.
— Мне очень жаль, что я должен это сделать, Лили, — сказал он. — Взять тебя с собой я не могу. Если будет холодно, заройся в песок, он согреет. Утром тут будет полно народу, и если покричишь, кто-нибудь приплывет. Не советую карабкаться на скалы в темноте — обувь у тебя неподходящая, еще ногу сломаешь.
— Ты с ума сошел! — завопила она.
— Это мне уже говорили. А кое-кто даже думал, что меня можно одурачить глупейшими россказнями. Причем твои, о том, как ты оказалась в Чефалу и случайно проходила мимо вокзала, просто превзошли всякую меру. Если я сделал вид, что поверил, то только потому, что не было другого выбора. И я тебе премного благодарен, что помогла мне избавиться от неприятностей.
Если ему и нужно было подтверждение, то им мог служить эпитет, которым она его наградила и который просто не поддается цитированию на страницах сколько-нибудь уважающего себя издания.
— Ты нехорошая девочка, Лили, — укоризненно сказал он. — Ты не видела ничего плохого в том, чтобы выдать меня мафии, точно так же была готова сделать это в Катанье и сбежать, как только я буду у них в руках. Если хочешь разыгрывать Мату Хари, научись с усмешкой принимать поражение.
Уже после захода солнца он снял с нее последнее — темные очки и убедился, что у нее все-таки есть глаза — туманно-серые, затянутые сонной дымкой истомы. Теперь он уже не видел их в темноте; менее щепетильный автор написал бы, что они метали молнии.
Она шагнула вперед, не глядя зашла в воду до щиколоток, потом до колен, потом до середины бедер… Саймон тут же отъехал назад, чтобы сохранить дистанцию.
— Здесь слишком далеко, чтобы вернуться вплавь, — предупредил он ее, — если ты не пловчиха из тех, кто пересекает Ла-Манш. И особенно в этих водах, где водятся такие жуткие мурены с острыми зубами. Не стоит, честно тебе говорю. Уверен, Аль тебя поймет.
Стоя в воде, она награждала его все более яркими эпитетами, резко контрастирующими с обычной неразговорчивостью, а он тем временем развернулся и начал стремительно удаляться.
— И не порть мне воспоминания, Лили, — попросил он напоследок. — Я ведь отблагодарил тебя, правда?
Его усилия были напрасны. Цветистые выражения еще долго неслись ему вслед над морской гладью и заставили его сокрушенно задуматься, каким образом милая девушка могла обзавестись таким словарным запасом. Он плыл на Полярную звезду, пока крики не стихли, потом не спеша повернул налево.
На запад. В Палермо, не в Катанью. Это, конечно, была злая шутка, которую он сыграл с Лили за ее излишне старательную службу мафии, но ему было не до сантиментов. Когда ее найдут или она сама доберется до телефона, то будет клясться, что Святой плывет в Катанью. Это могло сыграть большую роль в его первые часы в Палермо. Ноги его крутили педали в том темпе, который он мог поддерживать часами и который придавал велосипеду максимальную скорость. Она была вполне приличной для средства передвижения, абсолютно не предназначенного для такого рода рейсов.
Легкий вечерний ветерок успокоился, и море вместе с ним. Полярная звезда по левому борту подсказывала верное направление. Мерцавшие огни прибрежных селений и блики фар, появляющиеся время от времени на шоссе, указывали линию берега; он держался в достаточном отдалении, чтобы чувствовать себя в безопасности от случайного обнаружения.
Наконец, приближаясь к огням очередного городка, он увидел в лунном свете длинную полосу пустынного пляжа, к которому и пристал.
Надпись на павильоне железнодорожной станции, на которую он наткнулся, двинувшись в вглубь острова по рельсам, гласила: «Кампофеличе ди Рассела»; зал ожидания был пуст. Саймон вошел внутрь, изучил расписание на стене, купил билет до Палермо. Ближайший поезд через десять минут точно по расписанию затормозил у станции, постоял, пока не села горстка пассажиров, и тронулся дальше. Немногочисленные сонные крестьяне и несколько щебечущих семейств сгоревших до красноты туристов — вот и все пассажиры. За час езды до Палермо никто не обратил внимания на Святого. Топот и крики погони, видимо, остались далеко позади и — он надеялся — удалялись в другом направлении.