Вендетта по-русски
Шрифт:
Он что, испугался тебя и убежал?
— Нет, — сказал я. — Он в меня выстрелил. Один раз. Я отпрыгнул. Когда поднялся — его уже не было. Может, у него патроны кончились?
— Ха, — ответил Гарик. — Все тот же «ЗИГ-зауер». Пятнадцать патронов в обойме. Три в меня, два в нашего парня, один в тебя. Пусть он еще пять раз промахнулся — все должно было что-то остаться. А он убежал. Я не думаю, что в такой суете он сообразил, что ты — это тот самый тип, которого он должен был убрать по заказу Ромы… Но все равно — странно. Киллеры себя так не ведут.
Я вспомнил удивленное выражение лица Филина, когда он смотрел на
— Вот это я и называю кашей, — сказал Гарик. — Он ушел, но теперь-то он будет вынужден залечь на дно или на время свалить из города. Его едва не сцапали, ему показали, что знают его тайник… Он должен напугаться! — решительно рявкнул Гарик, выдержал паузу и спросил меня не столь безапелляционным тоном:
— Как думаешь, он испугался?
— Черта с два, — сказал я. — Но, между прочим, я звоню вовсе не из-за Филина. А время идет, и денежки идут…
— Так ведь твои денежки, не мои, — проницательно заметил Гарик. — Так что ты хотел?
— Узнай через налоговую инспекцию, каково было финансовое положение частного предпринимателя Булгарина Олега Петровича в прошлом и позапрошлом годах. Каковы были его источники дохода и все такое прочее…
— Записано, — ответил Гарик. — Это все?
— Второй вопрос посложнее. У тебя нет такого знакомого в Москве, который мог бы мне помочь, если что?
— Ты имеешь в виду — знакомый, который работает в милиции? — уточнил Гарик.
— Да, только не в ГАИ и не участковым. Что-нибудь более серьезное.
— Надо подумать, — сказал Гарик. — А что, уже нажил проблемы? Ты же всего сутки как в Москве…
— Это не проблемы, это симптом. На который надо отреагировать, пока он не стал проблемой. Например, один тип вчера пытался за мной следить. У него это неважно получилось, но на будущее…
— Я понял. Запиши телефон. Это племянник моего шефа. Он кабинетный работник в московском ГУВД, но связей у него — дай Бог каждому. Я ему позвоню сегодня и предупрежу насчет тебя. Чтобы знал, с кем имеет дело.
— Не рассказывай слишком много, — посоветовал я.
— Само собой, — сказал Гарик. — Зачем же пугать человека?
До пяти часов я мучил себя газетным жизнеописанием Валерия Анатольевича Абрамова, а в пять отложил похудевшую кипу листов и вновь обратился к телефонному аппарату. В булгаринском офисе мне вежливо сказали, что Олег Петрович отъехал по делам, когда подъедет неизвестно, а на мой счет никаких указаний оставлено не было.
— Он хотел встретиться со мной в клубе, — возмущенно заявил я. — Я уже сижу в смокинге, осталось только шнурки на ботинках завязать. Где ваш босс?
— На то он и босс, — ответили мне. — Значит, сам себе хозяин. Хочет — встречается в клубе, а не хочет — не встречается. Позвоните завтра.
— Ну и скотина же ваш босс, — в сердцах заметил я. Придется ужинать за свой счет и отнюдь не изысканными рыбными блюдами, а тем, что предложат гостиничные кулинары. Потом я тоскливо смотрел из окна на многоцветие вечерних огней, из-за которых город напоминал большой аттракцион. В гостиничном вестибюле я купил несколько свежих газет, чтобы разнообразить свое чтение. В одну из них был вложен рекламный проспект, описывающий тысячу и один способ весело и забавно провести время в ночной Москве. Огни мигали, аттракцион работал всю ночь напролет, на Большой Ордынке открылся новый ресторан итальянской кухни с тридцатипроцентными скидками на всю первую неделю работы, клуб «Доллс» предлагал первоклассный стриптиз, а клуб «Утопия» гарантировал просто «полный отрыв»…
Стекло, отделявшее меня от мира развлечений, было на удивление холодным. Ну да, осень. Отопление еще не включено. Здесь так неуютно. Но я знал, что и снаружи, при всем тамошнем многоцветии, ничуть не лучше. То же одиночество и грусть, разве что получше замаскированные. Их можно забивать стимуляторами, но, как старые верные друзья, они всегда возвращаются, как только человек остается один…
В ту ночь я остался в гостиничном номере. Листать страницы прошлой жизни чужих людей. Читать об их беспроблемном существовании, видеть их беззаботные улыбки на фотографиях — и при этом знать, что все это лишь обманчивое поверхностное впечатление. Что-то случилось, это «что-то» должно было как-то отразиться на страницах старых газет, я изучал их и не находил.
Я не находил случившегося. Но я должен был его найти. Я не успокоюсь, пока не найду. В этом заключается моя болезнь.
Прочитав последнюю страницу абрамовского досье, я тяжело вздохнул, потянулся до хруста в позвонках, посмотрел на часы: половина второго ночи.
Нормально. А потом я начал читать все сначала.
Как будто успел вовремя спрыгнуть с поезда, стремительно несущегося к разрушенному мосту — проснуться посреди тягостного кошмарного сна. Поставить босые ноги на пол, оглядеться по сторонам и убедиться, что это — реальность, а не то, что виделось минуту назад и отчего спина до сих пор покрыта липким потом. Тихо сказать: «Слава Богу…»
В ванной комнате, покрывая щеки пеной для бритья, я попытался вспомнить свой сон, который был тем более кошмарен, что имел достаточно связный и длинный сюжет, но мои попытки не увенчались успехом. В голове засела лишь последняя сцена, похожая на ту, что приснилась мне как-то в бывшем Доме колхозника: странные фигуры окружают мою постель и тянут руки к моему горлу… Собственно, сон, вероятно, содержал объяснение, кто это такие и чего им от меня надо, но эти эпизоды растворились у меня в мозгу в первые секунды после пробуждения, как растворяется кусок рафинада, на который плеснули воды.
Впрочем и финала было достаточно, чтобы хорошенько перепугаться.
Перепугаться и совсем забыть про смятый листок бумаги, на котором я наспех записал кое-какие свои мысли по поводу Валерия Абрамова. Эти мысли посетили меня около трех часов ночи, после долгого и отупляющего изучения абрамовского досье. К этому времени глаза у меня слипались, буквы выходили кривые, а записывать собственные мысли я надумал потому, что боялся забыть их. Слишком уж вялым я был в три часа ночи, слишком усталым, чтобы доверять своей памяти. Теперь задача заключалась в расшифровке тех каракулей, которые сам же я и изобразил. Но это позже. Хотя куда уж позже, начало второго на часах. За окном прекрасный вид на озабоченную Москву — потоки автомобилей, дымящие трубы, спешащие люди. Мой персональный кайф в том, что я неторопливо чищу зубы. Однако затем происходит то, что часто случается с кайфом из-за несовершенства мира: его ломают.