Вендетта по-русски
Шрифт:
Рядом красовались фотографии работ этих самых дизайнеров-любителей: зрелище не для слабонервных. Но Абрамов выдержал и даже сумел выдавить из себя что-то хорошее на этот счет. Абрамов среди одноклассников на встрече выпускников, Абрамов на открытии десятого супермаркета компании «Вавилон 2000» в нашем городе… Абрамов дает старт легкоатлетической эстафете в честь стасемидесятипятилетия опрометчивого проезда Александра Сергеевича Пушкина в десяти километрах от Города. Абрамов отвечает на вопросы еженедельной газеты местных феминисток «Все мужики — сволочи»…
На самом деле газета называлась «Я — самая!» Рубрики газеты продолжали ее заголовок:
Сначала журналистка допытывалась у бизнесмена, может ли женщина в России стать столь же успешным предпринимателем, что и он сам. Абрамов сказал «да», но не смог привести ни одного реального примера. Журналистка торжествующе констатировала, что мужчины в этой стране все еще мешают женщинам нормально развиваться в сфере бизнеса, после чего приступила к расспросам о семейной жизни Абрамова.
Абрамов поведал, что его жена — скромная домохозяйка, которая терпеть не может появляться с мужем на всяких презентациях и приемах. «Может быть, она тоже хотела бы заняться каким-то бизнесом, но вы сдерживаете ее, потому что вам нужна хозяйка?» — спросила журналистка. «Я бы давно нанял домработницу или даже двух, если бы моя жена действительно захотела заниматься чем-то вне дома, но дело в том, что моя супруга предпочитает создавать в доме уют и покой, и мне кажется, что это у нее прекрасно получается». Журналистка проворчала что-то насчет еще одной женщины, чьи способности принесены в жертву мужскому эгоизму, и перешла к следующему вопросу: «Сейчас модно направлять детей обучаться за рубеж. Я имею в виду моду, распространившуюся среди людей вашего круга, Валерий Анатольевич. Ваша дочь также продолжит свое образование за границей, когда закончит школу?» — «Вряд ли. Жанна неоднократно бывала за границей, но у нее не возникло желания жить там постоянно и учиться. Вероятно, моя дочь будет поступать этим летом на юридический факультет Московского университета…» Я посмотрел на дату вверху страницы: январь девяносто шестого года, В это же время Павел Леонов уже обсуждал перспективы политического развития России со своим новым знакомым из Москвы Николаем Николаевичем.
А чем занимался Абрамов в это время? Так… «Городские новости» сообщали: «Вчера в нашем городе состоялась региональная конференция частных предпринимателей и банкиров. Примечательно, что на конференции рассматривались не только вопросы экономического развития, но и текущая политическая ситуация в России. Абсолютным большинством голосов участники конференции постановили поддержать на грядущих президентских выборах кандидатуру действующего президента и обеспечить ему посильную финансовую и моральную поддержку. Координатором этих усилий региональных деловых людей избран Валерий Анатольевич Абрамов, штаб-квартира корпорации которого уже несколько месяцев находится в Москве. Тем не менее Валерий Анатольевич сохранил свое влияние на бизнесменов нашего региона и даже усилил его за счет недавно приобретенных обширных связей в столице…»
Ну вот и они: финансовые потоки. Видимо, Абрамов получил от своих коллег право распоряжаться частью средств, которые предстояло направить на поддержку избирательной кампании президента.
Однако Николай Николаевич, совсем как мелиоратор, жаждал изменить русла рек, по которым текли деньги. И не столь важно, куда он хотел отправить эти миллионы, важно другое: как он собирался повлиять на Абрамова? Что такого мерзкого сделали по его приказу те четверо, в живых из которых уже осталось лишь двое?
Я подумал о том, что каждый из четверых вынес из той истории нечто особенное — глубоко персональное впечатление и глубоко персональную оценку своих поступков.
За взрывными выходками Кожухова читалось одно: сожаление. «Самое плохое, что я сделал в жизни». «Нам тогда сказали, что это нужно». «Не хочу больше об этом!» Подозреваю, что сны Кожухова были не слишком спокойными.
Паша Леонов тоже сожалел, но он больше сожалел о своей загубленной карьере. Загубленной, как он считал, совершенно несправедливо. «Какая жизнь была, какая работа! И вот куда все прикатилось!» И воспоминания свои он писал, мучимый не совестью, а тоской по утраченной жизни. Он сделал все, как было велено, а его бессовестно обманули. Он обиделся.
А Булгарин поступил как истинно творческий человек. Он создал свою версию прошлого. Версию, при которой он оставался стерильно чистым, словно стены в его новом офисе. Откуда, кстати, бывший офицер ФСБ взял деньги не только на развитие бизнеса, но и на переезд в Москву, на офис в престижном районе? Надо будет позвонить в Город и попросить Гарика, чтобы тот через налоговую инспекцию… Черт. Я остановил свои бурно развивающиеся планы.
Гарик. Я так и не знаю, что с ним. Я сбросил его на руки врачам, убедился, что он еще жив, убедился, что о нем позаботятся… И кинулся ловить такси, чтобы ехать на вокзал. Я так торопился, что лишь на вокзале спохватился о своих испачканных в крови руках. Я вымыл их в вокзальном туалете и спустя пару часов отправился в Москву.
И вот после полутора суток пребывания здесь я спохватился. Я снял телефонную трубку и набрал код междугородной связи. Противно попищав, аппарат все-таки решил соединить меня с ГУВД. Кто-то снял трубку и буркнул «Алло». Я поинтересовался состоянием здоровья Гарика.
— Ну а как сам думаешь? — ответил в трубке знакомый голос. — Какое у меня будет состояние, после того как в меня влепили три пули? Ладно еще, что только одна попала в ляжку, а две другие — в бронежилет. Но тоже приятного мало.
— А что это ты делаешь на работе с простреленной ляжкой? — поинтересовался я. — Играешь в героев?
— Нет, просто сижу за столом. Должен же кто-то расхлебывать ту кашу, которая заварилась… Тебе-то хорошо, ты сделал ноги и ловишь кайф на Тверской, да?
— На Тверской ловят венерические болезни, — поправил я. — А что за каша?
Гарик пояснил. В тот вечер все поиски Филина в окрестностях Успенской церкви оказались безрезультатными. Он как сквозь землю провалился, и этого следовало ожидать: если он сам выбрал этот район для обмена информацией, значит, наверняка знал там все переулки. Милиционер, бежавший впереди меня, оказался менее везучим, чем Гарик, — одна пуля Филина вошла ему в переносицу, другая — в шею.
— А ты-то уж вообще везунок — восхитился Гарик. — Хоть царапина у тебя есть?
— Нет, — виновато произнес я. — Но я ведь выпустил по нему всю обойму, только какая-то чертовщина стряслась и …
— Всю обойму? — перебил меня, Гарик. — Как бы не так! Видел я тот пистолет, у тебя вышла осечка на втором патроне, понял?
— Осечка? — не поверил я, отлично представляя себе ту картину, как я раз за разом нажимаю на курок… А Филину все это как с гуся вода. Так, значит, осечка. Черт.
— Меня больше волнует другое, — продолжил Гарик. — Как ты остался жив?