Вендетта
Шрифт:
«Тиф, тиф, тиф! Ола, оло-ла! Тиль-тиль-тиль! Свик, свик, свик!»
Это была соловьиная трель. Ангельский голос такой знакомой и прелестной птицы! Как я благословил ее в тот темный час отчаяния! Вознес хвалу Богу за ее невинное существование! Как я воспрянул и засмеялся, и заплакал от радости! Небесный посланник утешения! Даже сейчас я вспоминаю о нем с нежностью, и с тех пор все птицы мира снискали во мне своего страстного поклонника. Человечество стало отвратительным в моих глазах, но певчие обитатели лесов и холмов, столь чистые и нежные, казалось, стояли ближе всего к небесной жизни на этой земле. Прилив силы и храбрости охватил меня тогда. И новая идея родилась в моем мозгу. Я решил следовать за голосом соловья. Он бодро продолжал свою сладкую песнь, и я вновь начал движение сквозь темноту. Мне казалось, что птица сидела на одном из деревьев около входа в склеп, и что если я пойду на ее голос, то, скорее всего, таким образом обнаружу ту самую лестницу, которую я до этого мучительно искал. Я медленно продвигался вперед, спотыкаясь. Слабость одолевала, ноги дрожали подо мной. Но на сей раз ничто не препятствовало моему успеху. Текучая трель соловья звучала все ближе и ближе, и почти уже потерянная надежда вновь зародилась в моем сердце. Я едва ощущал свои собственные движения. Я, как во сне,
Я, должно быть, проспал некоторое время, когда был внезапно разбужен чувством удушающей слабости и тошноты, сопровождаемой острой болью в шее, как будто какие-то существа жалили меня. Я дотронулся рукой до этого места и, Боже мой! Смогу ли я когда-нибудь забыть ту ужасную вещь, которую схватили мои пальцы. Оно прицепилось к моей коже: крылатый, липкий, дышащий кошмар! И оно цеплялось за меня с упорством, которое почти свело меня с ума, и вне себя от отвращения и ужаса я закричал вслух. Я судорожно сжал обеими руками его толстое мягкое тело и буквально отодрал его от своей плоти и отбросил насколько смог далеко во внутреннюю темноту склепа. И после этого на несколько минут я совсем обезумел: своды подземелья огласились пронзительными воплями, которые я никак не мог сдержать. Замолкнув наконец по причине полного изнеможения, я огляделся вокруг. Луч луны исчез и вместо него виднелся теперь бледно-серый свет, в котором четко выделялся целый пролет лестницы и закрытая дверь наверху. Я бросился вверх с лихорадочной поспешностью сумасшедшего, схватился за железные прутья обеими руками и стал их отчаянно трясти. Дверь была прочна как камень и крепко заперта. Я позвал на помощь. Мертвая тишина была мне ответом. Я глядел сквозь плотно подогнанные прутья. Я видел траву, свисающие ветви деревьев и прямо передо мной виднелась часть благословенного неба, окрашенного опаловым, слабо краснеющим цветом приближающегося восхода солнца. Я упивался сладким свежим воздухом, длинная вьющаяся ветвь с лозой дикого винограда нависала надо мною, а ее листья обильно покрывала утренняя роса. Я протянул одну руку, сорвал несколько ягод и жадно их проглотил. Они показались мне более восхитительным кушаньем, чем все прочее, что я когда-либо пробовал в жизни. Они несколько облегчили горящее жжение моего пересохшего языка и горла. А один только вид деревьев и неба успокаивал и утешал меня. Зазвучал нежный щебет просыпающихся птиц, а мой соловей прекратил свое пение.
Я начал потихоньку оправляться от пережитого нервного потрясения и, прислонившись к мрачной арке моего склепа, набрался храбрости, чтобы поглядеть назад вниз на крутую лестницу, которую я преодолел с таким яростным рвением. Что-то белое лежало в углу на седьмой ступени сверху. Заинтересованный этим я осторожно спустился с некоторым нежеланием. Это оказалась половина толстой восковой свечи, одна из тех, которые используются в католическом похоронном ритуале. Несомненно, она была брошена здесь каким-нибудь небрежным помощником священника, чтобы избавить себя от необходимости нести обратно после окончания службы. Я посмотрел на нее задумчиво. Если бы у меня только был огонь! Я машинально засунул руки в карманы брюк, и там что-то зазвенело! Поистине меня хоронили в большой спешке. Мой кошелек, маленькая связка ключей, визитница. Одну за другой я вытаскивал эти вещи и удивленно разглядывал: они выглядели настолько знакомыми и одновременно такими странными! Я стал искать дальше и на сей раз обнаружил нечто действительно полезное в моем положении – маленький коробок спичек. Интересно, оставили ли они мой портсигар? Нет, он пропал. Он был сделан из серебра, несомненно, тот монах, который присматривал за мной в последние часы, взял его вместе с наручными часами и медальоном, чтобы отдать их моей жене.
Что ж, я не мог закурить, однако мог зажечь огонь. И у меня была готовая к употреблению похоронная свеча. Солнце еще не встало. Мне следовало, конечно же, ждать до наступления дня, прежде чем я мог надеяться привлечь моими криками случайного прохожего, идущего через кладбище. Между тем фантастическая идея родилась в моем уме. Я мог бы пойти и посмотреть на свой собственный гроб! Почему бы и нет? Это было что-то новенькое. Чувство страха полностью покинуло меня: обладание одним маленьким коробком спичек вселяло абсолютную смелость. Я взял церковную свечу и зажег. Она дала вначале слабую вспышку, но затем разгорелась ясным устойчивым пламенем. Прикрывая ее с одной стороны от сквозняка, я бросил взгляд на дневной свет, который весело проглядывал через мою тюремную дверь, и затем стал спускаться вниз, обратно в мрачное место, где я провел ночь в неописуемых муках.
Глава 4
Многочисленные ящерицы расползались прочь от моих ног, когда я спускался вниз по ступеням, и если вспышки света моей свечи проникали через темноту, то я слышал стремительное движение крыльев, смешивавшееся с шипящими звуками и дикими криками. Я знал теперь, как никто другой, домом каких странных и отвратительных существ является этот склеп, но при этом чувствовал в себе силу бросить вызов им всем, будучи вооружен светом. Путь, который казался таким длинным в плотном мраке, был теперь краток и легок, и скоро я оказался в точке моего неожиданного пробуждения ото сна.
Оказалось, что подземелье имело квадратную форму, являя собой небольшую комнату с высокими стенами, в которых были выкопаны ниши. В них то и помещались узкие гробы, содержащие останки всех покойных членов семьи Романи, один над другим, как товары на полках какого-нибудь склада. Я держал свечу высоко над головой и озирался вокруг с болезненным интересом. Вскоре обнаружилось и то, что я искал – мой собственный гроб. Он стоял там, в углублении, примерно в пяти футах над землей, и его разбитые стенки свидетельствовали о моей отчаянной борьбе за свободу. Я подошел ближе и стал рассматривать гроб. Это была хрупкая скорлупка, неровная и без всяких украшений, представлявшая собой несчастный образец дешевого искусства предпринимателей, но, видит Бог, я не собирался сводить счеты ни за плохое качество исполнения, ни за поспешность в работе. Что-то блеснуло на дне гроба. Это оказалось распятие, выполненное из серебра и дерева. Снова тот добрый монах! Совесть не позволила ему похоронить меня без этого святого символа. Возможно, он положил его на мою грудь, как последнюю дань, которую мог отдать мне. Несомненно, оно упало внутрь, когда я вывалился из своего гроба. Я взял его в руки и почтительно поцеловал, решив, что, если когда-нибудь встречу святого отца снова, то расскажу ему свою историю, и в качестве доказательства ее правдивости покажу этот крест, который он, несомненно, признает. Я задался вопросом, поставили они мое имя на крышке гроба или нет? Да, оно было там, нарисованное грубыми черными буквами имя «Фабио Романи», и далее следовал год моего рождения, затем короткая надпись на латыни, гласившая, что я умер от холеры 15 августа 1884 года. Это было вчера, только вчера! А я, казалось, прожил уже целый век с тех пор.
Я повернулся, чтобы взглянуть на место упокоения моего отца. Бархат свисал трухлявыми лохмотьями с краев его гроба, однако ткань еще окончательно не сгнила от сырости и работы червей. В соседней нише стоял массивный дубовый гроб, обитый почти сгнившей материей, которая еле держалась, а внутри него лежала она. Она, чьи первые теплые объятия ощутил я в своей жизни; она, в чьих любящих глазах я впервые увидел отражение мира.
Когда я был здесь в первый раз, то инстинктивно почувствовал, что мои пальцы нащупали в темноте именно ее останки. Я снова пересчитал металлические украшения – восемь в длину и четыре в ширину – а у гроба моего отца их было десять на пять. Бедная моя мама! Я вспомнил ее портрет, висевший в домашней библиотеке. Он изображал молодую улыбающуюся темноволосую красавицу с нежным лицом цвета созревшего на солнце персика. И во что же теперь превратилась вся эта красота? Я невольно вздрогнул и затем смиренно преклонил колени перед этими двумя печальными нишами в холодном камне и попросил благословения у давно умерших родителей, кому при жизни было небезразлично мое благополучие. Пока я стоял на коленях, свет от моей свечи выхватил из тьмы какой-то маленький блестящий предмет. Я подошел и осмотрел его. Им оказался украшенный драгоценными камнями кулон, выполненный из одной большой грушевидной жемчужины в обрамлении прекрасных розовых бриллиантов! Пораженный этой находкой я огляделся вокруг, чтобы понять, откуда такая ценная вещь могла здесь взяться. Тогда я заметил необычайно большой гроб, лежавший на земле на боку. По окружавшим его обломкам камней можно было заключить, что он свалился откуда-то сверху с огромной силой. Держа огонь низко над землей, я обнаружил, что ниша прямо под тем гробом, в котором лежал я, была пуста, а значительная часть стены в том месте была выломана. Тогда я вспомнил, что когда я так отчаянно выпрыгнул из гроба, то услышал звук какого-то треска позади себя. Так значит вот, что это было: длинный гроб, достаточно вместительный для огромного человека ростом в семь футов. Какого же гигантского предка я столь непочтительно потревожил? И не с его ли шеи слетело драгоценное украшение, которое я теперь держал в руке?
Я заинтересовался и наклонился, чтобы осмотреть крышку этого гроба. На ней не видно было ни имени, ни даже какой-либо отметки, кроме изображения кинжала, нарисованного красным цветом. Это была настоящая тайна! И я положил себе непременно разгадать ее. Я установил свечу в небольшой щели одной из пустых ниш и положил жемчуг и алмазный кулон рядом с ней, таким образом освободив руки. Как я уже говорил, огромный гроб лежал на боку, его верхний угол был расколот, и я обеими руками стал дальше выламывать его треснутые доски. В это время кожаный мешочек или сумка выкатилась и упала к моим ногам. Я поднял и открыл ее – внутри оказалось полно золотых монет! Взволнованный как никогда я схватил большой острый камень и при помощи этого импровизированного инструмента, а также силы рук и ног мне удалось после примерно десяти минут тяжких усилий раскрыть таинственный гроб.
И когда я достиг своей цели, то застыл как вкопанный. Мой взгляд не встретил ни мерзостей разложения, ни побелевших рассыпающихся костей, пустой череп не дразнил меня своей зловещей улыбкой и пустыми глазницами. Я увидел сокровища, достойные зависти императора! Большой гроб был буквально до верха заполнен бесчисленным богатством. Пятьдесят тяжелых кожаных мешочков, перевязанных грубой веревкой, лежали сверху. Более половины из них были полны золотыми монетами, остальные – драгоценными камнями, среди которых виднелись ожерелья, диадемы, браслеты, часы, цепи; другие предметы женских украшений лежали вперемешку с отдельными самоцветами – алмазами, рубинами, изумрудами и опалами. Часть из них были необычайного размера и блеска, некоторые – необработанные, другие – готовые к огранке ювелира. Под этими мешочками лежали упакованными многочисленные куски шелка, бархата и золотой парчи, каждый отрез, отдельно обернутый в промасленную кожу, пропитанную ароматом камфоры и других благовоний. Было также три куска старого кружева, тонкого как паутина, выполненного с несравненным вкусом и в отличном состоянии. Поверх всего этого богатства лежали два больших подноса, сделанных из золота, изящно выгравированных и украшенных, а также четыре золотых кубка, необычайных размеров. Там были и другие ценности и любопытные безделушки, такие как статуэтка Психеи из слоновой кости на серебряной опоре, пояс из соединенных монет, расписной веер с янтарной ручкой, великолепный стальной кинжал в украшенных драгоценными камнями ножнах и зеркало в древнем жемчуге. Наконец, что не менее важно, прямо на груди были уложены свертками бумажные деньги, составляющие несколько миллионов франков, что в сумме превышало весь мой собственный денежный доход, которым я ранее располагал.
Я погружал руки глубоко в кожаные сумки, я перебирал дорогие ткани – и все это сокровище было моим! Я нашел его в собственном фамильном склепе! Однако точно ли мог я считать все это своим? Я начал раздумывать над тем, как все это могло попасть сюда без моего ведома. Внезапно ко мне пришел ответ на этот вопрос. Бандиты! Конечно! Что за глупцом я был, не подумав о них сразу! Кинжал, изображенный на крышке гроба, должен был навести меня на решение этой загадки. Красный кинжал был общеизвестной меткой смелого и опасного бандита по имени Кармело Нери, который со своей бесшабашной командой орудовал в области Палермо.