Венец карьеры пахана
Шрифт:
— Уж не в шестнадцатой ли квартире?
Никиту охватило тревожное чувство.
— Верно, именно в ней.
Бережно подхватив его под локоток, лейтенант предложил:
— Давайте пройдемся.
— Что-нибудь случилось?
— Я вам сейчас все объясню, — повел лейтенант Никиту по лестнице на второй этаж.
Дверь в квартиру была открыта. К таким вещам, как запоры, дед всегда относился очень обстоятельно, значит, можно было сделать вывод, что произошло нечто очень серьезное. Из коридора раздавался приглушенный разговор, обычно так разговаривают, когда приходит беда.
Едва ступив за порог, Зиновьев увидел лежащий на полу прихожей обгорелый труп. Невредимыми оказались только штаны. Судя по одежде и по фигуре, это был дед.
Никита сглотнул горькую слюну. Только теперь он понимал, что о многом они с дедом не переговорили. Сунув руку в карман, Зиновьев попытался отыскать пачку с сигаретами, и пальцы натолкнулись на прохладную поверхность портсигара. Вот и еще один вопрос, который вряд ли теперь удастся прояснить. Зиновьев никогда не думал, что кончина деда может произойти так внезапно. Порой ему даже казалось, что дед и вовсе бессмертный, он запросто способен переползать из одного столетия в другое.
Ан нет, не суждено!
— Это ваш дед? — услышал Зиновьев рядом сочувствующий голос.
Никита повернулся.
— Да.
Перед ним был майор Журавлев. Ощущение было таковым, будто они и не расставались вовсе.
— Примите мои соболезнования.
Никита не знал, что в таких случаях следовало говорить, лишь только пожал плечами.
— Взгляните, пожалуйста, на его лицо. — Майор, видимо, из сочувствия опять перешел с Никитой на «вы».
Один из оперативников, осторожно взяв труп за плечи, повернул его на спину. Вместо лица Никита увидел обожженную маску.
— О боже! — невольно вырвалось у него.
— Вы узнаете своего деда?
Никита сглотнул ком. Вместо лица обожженная маска, но мясистый нос и заостренные скулы свидетельствовали о том, что это был его дед.
— Это он.
— Что-то наши встречи происходят не в самые радостные минуты. Сначала ваш друг, а потом вот дед…
— Да, — глухо согласился Никита.
Следовало бы отвести взгляд от мертвого лица, но у Никиты не получалось.
— Видите, как оно выходит, — продолжал опер. И опять получилось нечто вроде сочувствия. Уж от кого Никита не ожидал сострадания, так это от майора милиции. — А вы не думаете о том, что это некоторое предостережение судьбы лично вам и в следующий раз камушек упадет уже на вашу голову?
Зиновьев нашел в себе силы отвернуться и уверенно обронил:
— Нет.
— Понятно. Может, у вас все-таки есть что сказать мне?
Никита отрицательно покачал головой.
— Со мной все в порядке. Что случилось с дедом?
— Выясняем. Позвонила соседка, сказала, что дверь открыта. А перед этим она слышала в комнате голоса. Признаюсь, что здесь мне не все нравится. Хотя внешне очень напоминает несчастный случай, взрыв бытового газа. Но мне кажется, что это не так. Имеются во всем этом некоторые моменты, о которых пока не хочется распространяться. Ваш дед был доверчивым человеком?
— Скорее всего, нет.
— Тем более странно. Следовательно, человек, которого он впустил в квартиру, был ему очень хорошо знаком. А вы давно с ним не виделись?
— Я с дедом встречался вчера вечером.
— И о чем вы разговаривали?
Рука Никиты скользнула в карман, пальцы нащупали три камушка. Он уже обратил внимание на некоторую характерную особенность алмаза — тот никогда не нагревался. Сколько его ни держи в ладони — камень оставался холодным, недосягаемым, гордым. Даже без бриллиантовой огранки он был королем всех камней.
— Да, та-ак, — неопределенно проговорил Никита. — О разном. Нам всегда было о чем поговорить.
— И все-таки? — настаивал Журавлев.
— В последнее время дед немного хандрил. Жаловался на жизнь. Я, как мог, старался его успокаивать, помогал ему.
— Давно он живет один?
— С того самого времени, как умерла бабка.
— И как давно она умерла?
— Лет пять уже будет.
— Достаточный срок.
— Да. Но дед все равно не мог привыкнуть к одиночеству.
— Может, он вам что-нибудь рассказывал? Может быть, опасался кого-то?
Голос у оперуполномоченного был проникновенным, весьма сочувствующим. На какую-то минуту Никита попал под задушевное обаяние его интонаций. Ему даже хотелось рассказать все как есть, но очень мешала напряженная морщинка между бровями майора и неприкрытый интерес, с которым тот его рассматривал.
— Ничего такого он не говорил, — пожал плечами Никита.
— Понятно, — разочарованно кивнул Журавлев. — А что вы можете сказать об этом?
Майор протянул вперед руку и разжал кулак. Алмаз! Небольшой, величиной всего лишь с горошинку, он яростно сверкнул прозрачным боком, приковав взгляд Никиты.
— Это алмаз?
— Верно, алмаз. И что вы скажете?
— А что мне сказать? Дед мне ничего не говорил об алмазах, он вообще был очень далек от драгоценных камней. Или вы меня в чем-то подозреваете? Вы же знаете, что алмазы — это большой срок! Стал бы я этим заниматься. И где же вы его нашли?
— На полу. Лежал вот там, на коврике. Мы на него даже не сразу обратили внимание. Думали, что это стекло. А потом оказалось, что все намного серьезнее. Я не большой специалист в драгоценных камнях, но мне кажется, что этот алмаз с Вишеры. Только там могут быть такие прозрачные камушки. В ЮАР они несколько другие, желтее, что ли. Что вы можете сказать?
— Я никогда не был в ЮАР, да и алмазов с Вишеры не видел.
Оперативник улыбнулся.
— Я тоже не был в ЮАР. Слушайте, а ведь в комнате у покойного Егора Васильевича тоже были обнаружены алмазы. Вам не кажется это странным?
— Нет. Васильевич был очень известным скупщиком, так что мог заниматься и алмазами.
— Тут прослеживается одна неприятная связь. Два алмаза и два трупа, и в обоих случаях это как-то коснулась вас.
Зиновьев старался оставаться спокойным.
— Я не силен в дедукции.