Венец королевы
Шрифт:
— Спросите его об этом прямо. Мне кажется, он что-то знает и кого-то боится. Если тогда ночью он видел Барнета и тот запугал его и заставил молчать, то и яд он выпил не по своей воле. Мистер Барнет пытался отравить опасного свидетеля.
— Одно из двух, — сказал Трэверс, подводя итог. — Или диадему пытался украсть Джек, а затем сам сделал попытку отравиться, или за диадемой охотился Барнет, и тогда Джеку яд подсыпали.
— Я помню ужин, после которого ему стало плохо. Вас позвали к телефону, и мы разбрелись по столовой. Доктор Уэйн показывал мне кактус, а Барнет сидел за столом. Знаете, он сидел не на своем
Щадя Джека, Трэверс избегал упоминать при нем недавние события, но теперь его признание стало единственным, что могло внести ясность в окончательно запутавшуюся ситуацию. Трэверс направился в его номер. Джек при свете торшера что-то рисовал, с ногами забравшись в кресло.
— Обстоятельства вынуждают меня задать вам один вопрос, — мягким тоном начал Трэверс. — Я полагаюсь на вашу совесть. Хочу предупредить, что если вы солжете, то подозрение падет на невиновного человека. Скажите мне правду! Какой бы она ни была, я не стану упрекать вас.
Джек встал и беспомощно спросил:
— Что вы от меня хотите?
— Взять из сейфа диадему пытались вы?
Юноша низко опустил голову и после паузы ответил.
— Ваш сейф взламывал я.
Когда Трэверс сообщил Кейну, что Джек признался в краже, тот озадаченно спросил:
— Зачем же тогда мистер Барнет пошел на свидание? Да еще прихватил ваш револьвер?
— Люди такого типа способны на неожиданные поступки. И вы, и я плохо представляем, что он за человек. Он всю жизнь копается в книгах, а в реальной жизни смыслит, по-моему, крайне мало. Наверно, ему пришла в голову какая-то идея, и он решил воплотить ее.
— С помощью револьвера?
— Почему бы и нет? Впрочем, я выясню.
На следующий день все обитатели отеля спали долго, так как накануне все легли очень поздно. Последним проснулся Кейн. Чувствовал он себя совершенно разбитым, все тело ныло, вдобавок он простудился. После завтрака им занялся приехавший из города врач, а затем зашел Трэверс узнать о его здоровье. После нескольких общих фраз Кейн сказал:
— Сэр, я должен извиниться перед вами. Я вел себя совершенно недопустимо и очень сожалею об этом.
— Вы передумали уходить?
— Я был бы рад остаться, но вряд ли смогу… Обстоятельства личного характера…
— В настоящий момент я знаю о ваших личных обстоятельствах больше, чем вы сам, — сказал Трэверс.
— Кейн, не выдумывайте больше историй об умирающих тетушках, будьте со мной откровенны: каким образом вы достали деньги? Уилсон позвонил мистеру Трентону и сообщил, что за вами приходила полиция.
— Уже? — непроизвольно вырвалось у Кейна.
— Значит, вы этого ожидали? И потому отправились звонить в верхний отель? Я так и думал. Что вы натворили?
— Я ввязался в одну финансовую аферу. Деньги я достал, но потом все рухнуло.
— Чем вам это грозит?
— Не знаю… Эта операция была незаконной.
И Кейн рассказал суть дела. Выслушав его, Трэверс сказал:
— Если заплатить, все это еще можно замять.
— У меня нет денег, я все отдал отцу.
— Деньги я вам дам.
— Я не хочу, чтобы вы за меня платили, — упрямо сказал Кейн.
— А я не хочу, чтобы вас посадили, и на сей раз вы поступите по-моему, — отрезал Трэверс. — Если б я знал, во что вы впутаетесь из-за тех четырех тысяч, я бы сам вам их дал. Кстати, вы у меня их так и не попросили. Если говорить откровенно, ваш отец мне безразличен, однако теперь речь идет уже не о нем, а о вас. Связь восстановлена, и вы сегодня же переговорите с Трентоном. Ехать вы сейчас не в состоянии, вам надо отлежаться. Это и к лучшему, возможно, ему удастся уладить это дело до нашего возвращения. — Трэверс поднялся и уже стоя спросил: — Кейн, я давно хотел у вас узнать: чего ради вы так рисковали, стремясь спасти своего отца от банкротства? Ведь как-то вы обмолвились, что отношения у вас более чем прохладные.
— Сэр Холдернесс никогда не позволил бы своей дочери выйти замуж за сына банкрота, — застенчиво ответил Кейн. Трэверс улыбнулся.
— Вот оно что! Мне следовало самому догадаться, я же знаю Холдернесса.
Возвращение в Англию отодвинулось на более долгий срок, чем предполагалось: у Кейна поднялась температура, и он две недели пролежал в постели и еще неделю провел в своем номере, не выходя на улицу. Эти дни Трэверс катался сначала один, а затем вместе с красавицей-итальянкой, которая однажды утром предложила составить ему компанию. В свободное время он вовсю гонял на лыжах Джека. Тот вначале старался под любым предлогом улизнуть, но потом вошел во вкус и даже стал кататься по пологому склону позади отеля. Супружеская пара вновь заняла последнее место, и Нокс торжественно сказал:
— Молодой человек, вы делаете успехи. Если так пойдет и дальше, скоро вы будете кататься столь же хорошо, как и я в ваши годы.
Трэверс счел этот комплимент весьма сомнительным, но Джек был польщен.
При нем Трэверс больше ни словом не упоминал о связанных с диадемой событиях и предупредил о том же Кейна. Самого Джека его тайна волновала очень сильно, и порой он даже жалел о своем признании: мысль о том, что об этом узнает кто-то еще кроме Трэверса, повергала его в отчаяние.
Глава XV
Как только Трэверс со своими спутниками вернулся в Англию, к нему приехал адвокат Трентон. Начало разговора между ним, Кейном и Трэверсом протекало весьма бурно. Дело секретаря сэра Гордона изрядно потрепало Трентону нервы, и он отвел душу, ругая его и клянясь впредь ни за что не браться за подобные поручения. Когда Трэверс попытался вмешаться, адвокат заявил, что, вместо того чтобы защищать Кейна, он лучше бы подумал о себе.
— Мной вы тоже недовольны? — иронически осведомился Трэверс. — Я ведь сдал диадему в банк. Что еще я, по-вашему, должен сделать?
Адвокат негодующе воззрился на него, дав временную передышку предыдущей жертве, и тоном судьи, изобличающего преступника, изрек:
— Завещание. Где ваше завещание, сэр?
Трэверс призывно посмотрел на Кейна, но тот еще не оправился от доставшегося на его долю, поэтому Трэверс безнадежно вздохнул и приготовился самостоятельно отражать атаку. Трентон был прекрасным адвокатом, но когда клиенты пренебрегали его советами и вели себя, с его точки зрения, недопустимо, это приводило его в ярость.